И не выйдет. Поскольку, видите ли, продолжение войны обусловлено не различием наших культур, а их сходством.
— Постойте-ка! — возмутился Диас. — Мне это не нравится!
— Ваше дело, — сказал Росток. — Я вовсе не выношу приговор. Я готов даже допустить ваше моральное превосходство. Но замечу, что на земном шаре живут миллиарды людей, которые не только не способны понять то, что вы подразумеваете под свободой, но которые могут и невзлюбить ее, если вы им ее дадите. Я говорю о технологии. Обе наши цивилизации базируются на машинах, которые становятся все более высокоорганизованными и производительность которых растет.
— И?
— И война является необходимостью… Подождите! Я говорю не о “торговцах смертью”, “диктатуре, нуждающейся во внешнем враге” и прочих пропагандистских выдумках. Мне кажется, причина конфликта — в культуре. Война должна служить выхлопным клапаном для разрушительных эмоций, генерируемых толпой и порождаемых образом жизни, который она ведет. Образом жизни, некогда запрограммированным эволюцией.
Вы хотя бы слышали об Л.Ф.Ричардсоне? Нет? Он жил в Англии в прошлом веке, был квакером и ученым, ненавидел войну и первым понял, что для того, чтобы уничтожить явление, его необходимо клинически изучить. Он провел несколько изумительных теоретических и статистических анализов, которые показали, к примеру, что число насильственных смертей в неделю приблизительно одинаково. Что несколько мелких инцидентов, что одно большое сражение — результат один. Разве такой уж мир царил в Соединенных Штатах и Китайской Империи в девятнадцатом веке? Разумеется, нет. Обе страны пережили гражданскую войну и восстание Тайпинов, которые опустошили их в той степени, в какой требовалось. Мне кажется, нет нужды углубляться в примеры. Если надо, мы попозже поговорим об этом подробнее. Я взял работу Ричардсона за отправную точку и попытался разобраться в проблеме поглубже. Для начала я сообщу вам, что любое цивилизованное общество обязано приносить в жертву определенный процент своих членов…
Диас какое-то время слушал молча, потом сказал:
— Хорошо. Временами и я думаю так же. Но вы полагаете, что мы, космонавты, — козлы отпущения?
— Именно. Ведущаяся война не угрожает планете. Но своими смертями мы обеспечиваем жизнь Земле.
Росток вздохнул. Лицо его расслабилось.
— Магия, — сказал он, — магия слова, воплощаемая на практике. Когда первый колдун приказывал буре утихнуть, буря, конечно, не слушалась, но племя внимало и становилось храбрее. Однако более близкая аналогия с нами — жертвенный король в древних аграрных обществах: Бог в смертной ипостаси, которого регулярно убивали, чтобы поля могли плодоносить. Это было не просто суеверие. И вам следует понять это. Это делалось для людей. Ритуал является неотъемлемой составляющей их культуры, их мировоззрения и — как следствие — условием их выживания.
Сегодняшний машинный век выдвигает своих собственных жертвенных королей. Мы избраны расой. Мы — лучшие из лучших. Никто не смеет противостоять нам. Мы можем обладать всем, чего только ни пожелаем: богатством, удовольствиями, женщинами, лестью… Но мы не имеем права иметь жену, детей, дом. Поскольку мы обязаны умереть, чтобы люди продолжали жить.
Снова наступило молчание, потом Диас выдохнул:
— Вы полагаете, что война будет бесконечной?
Росток кивнул.
— Но никто… мне кажется… люди не могут…
— Разумеется, они не будут говорить об этом вслух. Проявление традиционной слепоты. Древние крестьяне не занимались доскональной разработкой теоретических обоснований, когда приносили короля в жертву. Они просто знали, что так должно быть, предоставляя право толкования грядущим поколениям. |