С ними вообще, я думаю, не было времени возиться: распорядители похорон заняты были в храме и в усыпальнице, а до этого обряжали старую госпожу и бедных царевен. Поэтому рабов просто бросили.
Они так, вповалку, и лежали. У гробов, с той стороны, где ноги у покойниц, чуть ли не друг на друге. Кто в черном, кто — в церемониальном пурпуре. Не дали им переодеться, думали, наверное — лучше сами переоденут, хлопот меньше. Но пока про них забыли.
Я никого особенно не знал, но все равно хватило сильных чувств. Вообще-то, они, ясное дело, отмучались, и не порадоваться за их глупо — но у меня моя обычная иголка застряла между ребер, да так, что вздохнуть с минуту не мог. Мне не царевен — мне рабов было жалко; деревенщина, ага.
Изумруда из комнаты Яблони сюда принесли. Ну, Изумруду повезло сравнительно; я только теперь понял, до какой степени. Тюльпан тоже тут лежал, весь в черном, заплетенный, позолота на лице размазана — ничего его не удушили, ему шею свернули и даже глаза не удосужились закрыть. Мол, какой-то там евнух никого даже из-за реки не сглазит.
Я и закрыл ему глаза. Ему, какому-то молодому парнишке с черно-синим лицом и девочке — она, наверное, сопротивлялась или плакала, у нее щеки до сих пор были влажные, я их вытер своим рукавом. Попрощался, короче.
А пока прощался, в комнату вошли. Старый толстый евнух с брыластой мордой, четверо солдат из людей и какие-то рабы с обмотанными лицами, которые принесли погребальное полотно, церемониальное тряпье для рабов и веточки лаванды, чтобы положить в гробы. И вся эта компания на меня уставилась — как я сижу рядом с мертвыми на корточках. Я сразу встал, конечно; тяжело было смотреть на них снизу вверх.
Высоченный шакал с рожей записного палача ухмыльнулся и говорит:
— Ты, нелюдь, завтра там будешь. Не спеши.
Его дружки не заржали только из уважения к мертвым царевнам; так, поулыбались по-шакальи. А брыластый сказал:
— Разве стоит ждать до завтра, а, Кипарис? Этот гаденыш — он из свиты Ветра, еще сунется под руку в неподходящий момент…
И у шакалов сделались такие понимающие рожи, что у меня чуть ноги не подкосились. Они, думаю, меня сейчас прикончат, чтобы я им не помешал убивать Яблоню с ребеночком, когда Орел прикажет. Гады!
Медь просто хлынула. Так здорово у меня еще не получалось — я произвел впечатление. Они схватились за сабли — а минуту назад хотели голыми руками меня придушить, ясно.
Разбежались, ага!
У меня одна мысль была — прорваться к выходу из зала и бежать к Яблоне, все ей рассказать и драться, если что. Только меня все равно убили бы, если бы не Хи.
Потому что он умел ловить в воздухе ножи и метательные иглы, а я-то — нет. Он вышел из ниоткуда и вытащил эту иголку из пустого пространства прямо у меня перед лицом — а я так и остался стоять, растопырив крылья, как гусь, который хочет шакала напугать.
Как дурак, в общем.
Я даже не понял, кто ее бросил. Очень быстро случилось.
Шакалы быстренько сообразили, что к чему — их тут же унесло, остались только рабы, но им-то Хи не стал препятствовать убирать мертвых. Он только сделал мне знак, чтобы я шел за ним — я и пошел.
Он провел меня до кухни и подождал, пока я возьму еды для женщин. А потом проводил до покоев и все рассказал. И про этот дворцовый кошмар, и про то, что Орел точно собирается Яблоню с Огоньком убить. И про страну теней.
Так что, когда Яблоня потом стала говорить об этом, я уже был морально готов в какой-то степени. И если о чем и жалел, так только о том, что паршивый я боец.
О том, какой я паршивый боец, я и думал, пока мы шли по этому коридору со звездочками. Я точно понимал, что коридор — это еще дворец в сущности, а вот что будет дальше, даже вообразить тяжело. И мне ужасно хотелось стать сильным, быстрым и непобедимым для Яблони, а у меня были только крылья и все. |