Только все равно было страшно.

Есть все время хотелось, но стоило взять в рот кусочек лепешки, как начинало тошнить — поэтому женщины пили воду из фляжек, но не ели. Все молчали — устали нестерпимо, будто вся тяжесть земли давила на плечи. Мне все мерещилась тяжелая дрожь под землей, далеко внизу. Я никак не мог перестать думать, что это кости шевелятся под камнями — и во мне просто кровь леденела.

Сначала было серо, потом стало темнеть и темнеть, потом мы шли по совсем темному проходу, где только зеленая гниль на стенах светилась. Яблоня несла Огонька, я придерживал ее за локоть — и только молился, чтобы хоть краешком глаза еще разочек увидеть солнце. И вдруг где-то вдалеке замаячило светлое пятно.

Сейад подскочила и радостно гавкнула, как настоящая собака — я сразу догадался, что там выход, настоящий выход наверх. Мы все еле брели, темнота и страх все силы вытащили, ноги просто отваливались — но к свету побежали. На радостях у меня сердце колотилось, так что дышать было тяжело. Наконец-то, думаю. Все.

Выбрались, ага.

Но, хоть я и очень торопился, все-таки почувствовал, как камни под ногами особенно сильно дрогнули, заметно. Я чуть не упал — в полу появились трещины, я даже оступился о холмик, вроде того, какие делают в огородах кроты. Изнутри просто толкнуло что-то: я резко обернулся и поймал Яблоню в объятия раньше, чем она туда наступила — а из растрескавшейся каменной плиты к ее ножкам потянулась длинная, белесая, костлявая рука.

Я пнул эту руку ногой, изо всех сил — гнилая кость сломалась с хрустом, как сухая ветка — и подтолкнул Яблоню к свету, а она быстро все сообразила, и побежала вперед, прижимая младенчика к себе.

Сверху посыпался песок, труха, корешки, мелкое каменное крошево — и Пчелка пронзительно завизжала, Сейад с рычанием кинулась назад, в темноту, а из Молнии медь потекла и из меня, кажется, тоже. Я обернулся и увидел, как мертвецы, высохшие, скрипучие, в ржавых кольчугах, какие носили, наверное, триста или тысячу лет назад, с мечами из молний, полезли из пола и из стен. Камень трескался и обломки летели во все стороны, а твари распахивали пасти в беззвучном хохоте. Вот тут-то я и понял, что, на самом деле, такое — близнецы.

Они встали плечом к плечу посреди прохода, рубя своими мечами-молниями нежить направо и налево — резко запахло старой падалью и неожиданной дождевой свежестью. Сейад прорвалась вперед, терзала трупы зубами, и мне показалось, что от укусов они рассыпались в прах — но целая прорва мертвецов перла и перла сзади и с боков, и не было им числа.

Узкий темный коридор осветился ярко, как степь в грозу, когда все время полыхает; трещало, скрипело, кости хрустели, Пчелка вдруг села на корточки и зажала уши — и Молния схватила ее за шиворот, силой подняла на ноги и врезала ей в спину, чтобы заставить бежать. Мы с Яблоней как-то незаметно для себя остановились и смотрели на весь этот кошмар издали, в совершенно неуместном оцепенении — и тут голос Хи, холодный, спокойный и громкий, разнесенный пещерным эхом, покрыл все мерзкие звуки:

— Люди и птицы, — приказал он ровно, будто в дворцовых покоях, — бегите на свет! Там — выход в Теснину Духов. Мы остановим здесь мертвецов!

— Сейад! — закричала Яблоня, но Сейад, похоже, ее не услышала.

Белый свет, который наша шаманка излучала, лишал мертвецов силы — наверное, она решила остаться с близнецами и помочь им в битве со злом, как истинная Белая Собака. Она почти исчезла между грязными бездушными телами, только еле заметный отсвет, как солнечный зайчик, скакал по потолку над побоищем.

— Сейад! Нет! — снова крикнула Яблоня и дернулась к близнецам. Мне и Молнии пришлось тащить ее силой, она упиралась, пытаясь увидеть шаманский солнечный лучик.