Пол Догерти. Корона во тьме
Хью Корбетт - 2
I
Всадник, понукая лошадь, вонзал репейки шпор в бока животного, и без того уже запятнанные алой кровью. Лошадь, от ноздрей до холки покрытая хлопьями пены, рвалась вперед, пытаясь прибавить ходу, бросаясь грудью, словно на врага, на обжигающий ветер. То была самая мрачная, самая неистовая из всех ночей; за воем ветра почти неслышно было грохота волн под утесами. Но всадника не тревожило ни буйство стихий, ни то, что он явно растерял своих спутников. Всадник отворотил лицо от бешеного порыва ветра, луна выскользнула из-за облаков, и тут ему почудилось, что впереди, за скалой, шевелятся какие-то тени. Однако он решил, что это видение — следствие чрезмерно обильной еды и возлияния кроваво-красного гасконского вина. Нет, он должен добраться до Кингорна — там его ждет Иоланда. Мысли его были заняты молодой королевой-француженкой. Прекрасное лицо Елены Троянской, обрамленное гагатово-черными волосами, цвета самой глубокой ночи, оливковая ароматная кожа и точеная фигурка с пышными формами, скрытыми от нескромного глаза под слоями атласа, бархата и кружев из Брюгге. Вожделея, жаждая этого мягкого теплого тела, он отбросил прочь все сомнения и доводы разума. А вдруг она именно сегодня забеременеет, она выносит сына, подарит Шотландии принца, сильного, способного принять корону и защищать ее от всей этой стаи волков и ястребов, здешних и заграничных. Он должен добраться до Кингорна, и он яростно вонзал шпоры в конские бока. Храброе сердце лошади едва не разрывалось, но она из последних сил чуть ли не летела по воздуху вдоль края утеса. Вдруг она споткнулась, прянула в сторону и рухнула на колени на рыхлый сланец и глину. Всадник, взлетев вверх, к темному ночному небу, пальцами хватался за воздух. И пал вниз, на острые камни.
«Роберту Бернеллу, епископу Батскому и Уэльскому и лорд-канцлеру Англии от Хью Корбетта, секретаря, с поклоном.
Ныне мы, я и сопровождающие меня люди, благополучно прибыли в Эдинбург в добром здравии, телесном и душевном, хотя и изнуренные весьма утомительным путешествием».
Корбетт отложил отточенное перо и потер саднящие бедра. На самом деле путешествие, подумал он, было попросту ужасающим. С небольшим отрядом он покинул Лондон в конце марта и проехал верхом через Ньюарк, Линкольн, Ньюкасл, Тайнмут и Бервик. Кусачий холод, резкие, как лезвие ножа, восточные ветры, блохи на постоялых дворах, и за все это время — один-единственный раз, и то случайно, удалось заночевать по-человечески — в монастыре, где хотя бы можно было ополоснуть саднящие от верховой езды бедра и зад. К тому же Ранульф, верный слуга и телохранитель Ранульф занемог, так что его пришлось оставить в Тайнмутском приорате. И это еще далеко не все. Корбетт вернулся к письму.
«Вашу милость может заинтересовать тот факт, что законопроект, принятый в прошлом году парламентом в Винчестере, нуждается в лучшем проведении в жизнь.
Проселки и большаки не расчищены, и дважды мы подверглись нападению бродяг. Один раз за Ньюарком, а в другой раз, поблизости от Тайнмута, нам встретилась шайка разбойников, вооруженных самострелами, дубинками и ржавыми кинжалами, но мы отразили их нападение».
Корбетт сознавал, что сильно смягчает действительность: на самом деле окрестности городов просто кишели шайками безземельных, отчаявшихся людей. Видит Бог, он, секретарь суда Королевской Скамьи, не раз видел, как им подобных пытали и вешали, как они корчатся, повиснув в петле, извиваясь, суча ногами и вываливая язык, — их почерневшие лица и вытаращенные глаза должны были служить веским предостережением всякому, кто решится нарушить покой в королевстве. В особенности, подумал Корбетт, после новых попыток провести в жизнь закон и указ, внесенный королем Эдуардом в парламент в Винчестере в 1285 году. Эдуард I Английский сидел на троне уже тринадцать лет и все еще жаждал утвердить свою власть в каждом уголке, в каждой щели своего королевства. |