На коленях у нее лежал большой букет флердоранжа. Она не была красавицей — если судить по строгим стандартам красоты, но все же, несмотря на все треволнения дня свадьбы, эта молодая женщина излучала уверенность и самообладание, в которых даже было нечто... эротичное.
Между Эдвиной и этой женщиной с фотографии можно было заметить безошибочное сходство.
— Готова побиться об заклад, — пробормотала Эдвина, — что если бы тебе, а не ему пришлось пройти через остров Эллис... — тут она перевела взгляд на мужчину с моржеобразными усищами, — ... то ты ни за что не позволила бы офицеру-таможеннику переврать твою фамилию. Неужели так трудно было произнести по буквам: «Б-ё-г-е»? Нет, даже если бы таможенник ошибся, ты бы сразу заставила его переписать фамилию правильно и не стала бы слушать никаких его возражений! Но с другой стороны, я, наверное, должна быть благодарна дедушке за то, что он не стал, как говорится, гнать волну и браниться с таможенником, который неверно записал его фамилию, Фамилия Богги куда как больше годится для моего бизнеса с точки зрения рынка.
Эдвина любовно разглядывала старый снимок, реликвию, сохранившуюся со дня свадьбы ее предков. Свадьба, брак... Такие зыбкие, устаревшие понятия. И все же какие-то сопутствующие браку аксессуары до сих пор выглядели заманчиво — с чисто эстетической точки зрения — даже для такого продукта шестидесятых, как Эдвина, юность которой пришлась на расцвет сексуальной революции. Затем Эдвина перевела взгляд с большого фотоснимка на два фото поменьше. Эти две фотографии, как и первая, были в рамках, но первую обрамлял багет в виде золотых листьев, а вторая и третья довольствовались обычными, безыскусными рамочками. То, что фотографии были цветными, также не слишком выгодно отличало их от центрального снимка.
Сходство Эдвины с теми людьми, которые были изображены на этих фотографиях, было еще более разительным. Мужчина на фотографии слева явно послужил для Эдвины основным источником генного материала, который женщина с правого снимка основательно и похвально отредактировала. В итоге острые, неуемные черты отца были смягчены чертами матери, и их дочь получилась не столько ястребом, сколько овечкой. За что Эдвина была своим родителям очень признательна.
— Папа, ты не думай, что я тебе не благодарна, — обратилась Эдвина к фотографии отца. — В конце концов, внешность — это еще не все. Особенно — в банке.
«Ты это хорошо усвоила, детка», — казалось, произнесло изображение на фотографии, и Эдвина убедила себя в том, что отец любовно подмигнул ей со снимка.
Вот точно так же он щурился и подмигивал, когда намеревался выиграть очередное «убийственное» дело, давным-давно играя роль высокооплачиваемого и необычайно талантливого и удачливого корпоративного юриста. Ведение судебных тяжб было у него в крови, но истинным его призванием было накопление капиталов. Он собирал свои доходы и укладывал их в такой портфельчик, который просто-таки разбухал и почти лопался от прибылей. Он мечтал скопить столько денег, чтобы их хватило на покупку одного из самых малюсеньких островков Гавайского архипелага, где можно было бы затем обосноваться и зажить жизнью независимого состоятельного сочинителя научной фантастики. Фантастика была первой настоящей любовью отца Эдвины.
Увы, этой мечте не суждено было осуществиться. (И, между прочим, хорошо, что она не осуществилась. Эдвина однажды наткнулась на кое-какие старые отцовские тетрадки — черновики его научно-фантастического романа, который должен был, по его понятиям, стать величайшим в истории этого жанра в Америке. Нет, ничего хорошего не вышло бы из книги, которая начиналась так: «Капитан Жеребчик Поулворти поднялся с кровати, где возлежала утомленная его страстью рабыня, стер с могучей груди эротогель с ароматом лайма и произнес: „Прости, что я то и дело покидаю тебя, милашка, но звезды зовут“. |