Параллельно с преподавательской деятельностью Рашидов продолжал пробовать себя и как литератор: писал стихи, рассказы, очерки. Часть из них он отправлял как в местные (джизакские) газеты, так и в центральные – например, в самаркандские. В итоге уже очень скоро Рашидов обратил на себя внимание серьезных людей, которые учитывали не только его несомненный литературный талант, но и родство с известным литератором и общественным деятелем Хамидом Алимджаном (родственные связи в Средней Азии всегда были и остаются весьма важным элементом продвижения по служебной лестнице). И вот уже в 1937 году ему поступает предложение от руководства Самаркандской областной газеты «Ленин йули» («Ленинский путь») занять пост ответственного секретаря. Рашидов соглашается, и с этого момента, собственно, и берет старт его руководящая карьера.

В те годы Узбекистан в ходе индустриализации становился крупным промышленным регионом страны и его экономика уже не носила только аграрный характер (как это было десятилетие назад, когда удельный вес сельского хозяйства в народном хозяйстве республики составлял 61,6 %, а промышленности – 38,4 %). Многие историки отмечают, что этот процесс носил форсированный и подчас жестокий характер. Например, историк Л. Левитин описывает это следующим образом:

«Это была запаздывающая модернизация, модернизация вдогонку за ушедшими на много лет вперед в техническом прогрессе развитыми капиталистическими странами. Отсюда ее предельно форсированные темпы, которые не могли обойтись без огромных социальных потерь. Советская модернизация в Узбекистане достаточно быстро приобщила страну к техническому прогрессу, к машинному труду. Но в то же время республика была вынуждена развиваться не в результате своей естественной эволюции, не в силу внутренних условий и закономерностей. Модели, программы и сроки навязывались извне, вопреки сложившимся традициям и естественным тенденциям развития узбекского общества. Модернизация в Узбекистане означала столкновение цивилизаций, их элементов, когда железо шло против земли, когда люди одной культуры навязывали свою волю людям другой культуры. Это был молох – страшная, ненасытная сила, требующая человеческих жертв.

В Узбекистане, как и в других национальных республиках, модернизация проводилась в строгом соответствии с политическим диктатом Москвы. Национальные интересы узбекского народа если и интересовали Москву, то только в той мере, в какой они совпадали со стратегическими интересами системы, отвечали ее идеологическим догмам. При этом Узбекистану, как и другим национальным регионам, были навязаны такое разделение труда и такая специализация, которые на многие десятилетия обусловили его зависимость и от центра, и от других республик…».

Все сказанное выше – правда, как правдой является и то, что иной альтернативы, кроме как вхождение в состав СССР, у Узбекистана (как и у других советских республик) не было. Если бы эти республики не объединились под эгидой Москвы, то их рано или поздно прибрали бы к рукам другие ведущие государства. Например, на Узбекистан давно «облизывались» такие крупные европейские державы, как Англия и Франция, поскольку в республике имелись богатейшие земли, климатические условия, позволяющие выращивать хлопчатник и, завладев этим богатством, можно было пошатнуть мировую монополию США в этой сфере. Впрочем, и сами американцы тоже были не прочь прибрать к рукам этот благодатный регион.

Отметим, что при активном участии западных спецслужб еще в 1918 году в Ташкенте был поднят контрреволюционный мятеж под руководством бывшего прапорщика царской армии К. Осипова. Однако этот мятеж, как и многие другие, был подавлен. Но если бы западным странам повезло и они смогли бы навязать Узбекистану свою волю, вряд ли он тогда смог бы стать промышленно развитой республикой и сохранить свою, пусть во многом и «спеленутую», самостоятельность, как это было при СССР.