С криками «Урус, не стрелай!» к городским воротам подъехали трое всадников — двое воинов в железных островерхих шлемах и толстый вилобородый татарин в дорогих, украшенных золоченой насечкой, доспехах. Накинутый поверх доспехов дорогой халат из зеленой парчи небрежными складками ниспадал на круп изящного арабского скакуна вороной масти.

— Я — Аксай-бек-мурза, — подбоченился татарин. Видно, не трус, раз осмелился подъехать к самим стенам практически без охраны. — Кто ваша главный?

Силантий спустился с заборола, велел, чтоб открыли ворота, да ворон не считали — смотрели в оба. В момент переговоров запросто пара отрядов татарских могла в ворота прорваться — случаи такие бывали.

Выйдя из ворот, Силантий скрестил руки на груди. Что надо, парламентер?

— Моя предлагай сдаватися. Откройте ворота. Денги, товары — наши, жизнь — ваша.

Ага, открой вам ворота, как же! Тут же и зарубите мужиков, а баб с детьми — в полон. Вас только пусти.

— Не согласны? Как хотыте. Тогда ждите смерти. Я сказал.

Круто развернув коней, татары помчались обратно. Вслед им раздался презрительный свист поредевших защитников.

— Ну, братие, теперь назад ходу нет, — обратился к городским ополченцам Силантий. — Впрочем, выбора у нас и раньше не было. Я татар знаю. Дрова еще есть ли?

— Найдем. Надо будет — все заборы да тыны пожжем.

— Хорошо. Смола кончится — воду кипятить будем. Эх, жаль, пушек нет. Да и у татар, похоже, их не имеется. А то ваши б стены хлипкие враз раздолбали.

На следующий день татары вновь появились с утра. Снова поскакали к стенам, погнали невольников с лестницами, завыли, заорали, заулюлюкали. Тысячи стрел тучей застили небо. Неплохо стреляли татары, метко. Многие на стенах лишились жизни от татарских стрел.

Попали и в Силантия — прямо в грудь. Пошатнулся Силантий — такой силы удар был. Однако выдержал черненый миланский панцирь, не погнулся даже. Снова взбежал на заборол отважный московский воин, замахал обнаженным мечом, указывая:

— Налево, налево котел т