— Как же я люблю тебя! — не удержался он, впрочем, с глазу на глаз такое признание уместно.

А Гейдж, не подозревавший, что жить ему осталось меньше двух месяцев, смеялся до упаду от радости.

— Змей итит! Па, змей итит!

Они были еще на поле, когда вернулись Рейчел и Элли. Луис очень обрадовался жене и дочке. «Ястреб» парил теперь так высоко, что виделся с земли лишь неясными очертаниями — его отпустили на всю бечевку и вверили Элли. Но бечевка тут же вырвалась из рук, и девочка бросилась ее догонять. Луис покатился со смеху. Элли успела ухватить катушку вовремя: бечева размоталась до конца.

Странно: собралась вся семья, и что-то изменилось. Луис с охотой пошел домой минут через двадцать, когда Рейчел сказала: «Довольно Гейджу на ветру студиться!»

Бечеву смотали, змей, хотя и не хотел покидать небеса, сдался. Луис захватил черного, грозноокого «ястреба» под мышку и посадил в кладовку — жить ему в неволе до следующего полета.

Гейдж проголодался и на ужин съел огромную тарелку запеченных в тесте сосисок с фасолью. Потом Рейчел пошла укладывать его спать, а Луис выговорил дочери, оставшись с нею с глазу на глаз, чтоб не разбрасывала где попало стеклянные шарики. В другой раз Луису, может, пришлось бы и наорать, ибо на критику дочь порой отвечала пренебрежительно, а то и дерзко, ошибки свои она зачастую не признавала, и Луиса это приводило в бешенство. Но в тот день он явно благодушествовал, да и у Элли хватило ума не перечить отцу. Она просто пообещала впредь не раскидывать свои стеклянные драгоценности и пошла вниз: по субботам ей до половины девятого разрешалось смотреть телевизор. ВОТ ОДНОЙ ЗАБОТОЙ МЕНЬШЕ. ТАКОЙ РАЗГОВОР ДОЧКЕ ТОЛЬКО НА ПОЛЬЗУ. Да, не предполагал Луис, что беду принесут не стеклянные шарики, не колючий весенний ветер, а большой грузовик из Оринко и коварное шоссе…

Как и предупреждал Джад, беда может накатить к лету.

Минут через пятнадцать после того, как Рейчел уложила Гейджа, поднялся наверх и Луис. Малыш еще не спал. Он посасывал молоко из бутылочки и задумчиво смотрел в потолок.

Луис приподнял его ножонку, чмокнул в пятку.

— Покойной ночи, Гейдж!

— Змей итит! — откликнулся тот.

— Летел наш змей, ох как красиво летел, верно, — кивнул Луис и вдруг почувствовал, как на глаза навернулись слезы. — Прямо в небо, высоко-высоко!

— Пьямо в небо, соко-соко! — эхом отозвался малыш, перевернулся на бок, закрыл глаза и тут же уснул. Вот так!

Луис, уже выходя, с порога обернулся и поймал взгляд светящихся во тьме шкафчика желто-зеленых глаз. Дверца была приоткрыта. Сердце подпрыгнуло к самому горлу, губы брезгливо дернулись. Он распахнул дверцы шкафа.

ЭТО ЗЕЛЬДА ТАМ ПРИТАИЛАСЬ, И ЧЕРНЫЙ ЯЗЫК ВЫВАЛИЛСЯ ИЗО РТА.

Конечно, это оказался всего лишь кот. Увидев Луиса, он выгнул спину дугой, точь-в-точь, как черный кот с открытки, посвященной Ведьмину дню. Чер грозно зашипел, ощерился. Зубы белые, острые как иглы.

— Пшел вон! — шепотом приказал Луис.

Кот не шевельнулся, лишь снова зашипел.

— Пшел вон, говорю! — Он схватил первую попавшую под руку игрушку Гейджа — бордовый пластмассовый паровоз, казавшийся кровавым в неярком свете, — замахнулся, но Чер и не думал двигаться. Лишь отчаянно зашипел.

Не раздумывая, Луис запустил паровозом в кота, не на шутку рассердившись и испугавшись: вдруг кот останется, не убежит, затаится в темном чреве шкафа.

Паровозик угодил Черу прямо в лоб. Кот противно мяукнул, ударился бежать, явив на ходу уже привычную неуклюжесть: ткнулся в дверь, шарахнулся в сторону, едва не упал.

Гейдж заворочался, что-то пробормотал, перевернулся на спину и затих. Луис почувствовал дурноту. На лбу капельками проступил пот.