ДА… КТО ЖЕ СПОРИТ? НО К ЧЕМУ ЛИШНЯЯ НЕРВОТРЕПКА?

— Элли, кажись, в этом коте души не чаяла? — спросил Джад.

— Да, — растерянно бросил Луис и вновь повернул кошачью голову. Чер уже одеревенел, а голова поворачивалась легко. Странно. Ага, значит, сломана шея. Что ж, можно почти наверное сказать, как все случилось: Чер переходил дорогу (зачем — одному Богу известно), и его, видно, сбила машина, легковая или грузовик; удар был так силен, что кота выбросило на лужайку Джада. Может, шею он свернул, ударившись о мерзлую землю. Впрочем, не столь важно. Ничего уже не поправишь. Чер мертв.

Он хотел было поделиться с Джадом своими наблюдениями, но старик отвернулся, заглядевшись на багровую полосу заката. Капюшон откинут, лицо задумчиво, сурово… даже неприветливо.

Луис достал зеленый пакет, развернул, придерживая другой рукой от ветра. Но с каждым порывом мешок хлопал, точно стрелял. Джад отвлекся от своих раздумий.

— Верно, крепко, ох, крепко она кота любит. — Жутковато слышать это «любит» о мертвом. И вообще все кругом жутковато: и сумеречные тени, и холод, и вой ветра.

Луису вспомнились сюжеты читаных страшных романов. Так и сейчас.

Взяв Чера за хвост, он раскрыл пакет пошире, сморщился, услышав, как тяжело упало на дно закостеневшее тело. Необыкновенно тяжелое, пакет сразу будто свинцом налился. Тяжелее, чем ведро с песком.

Джад помог завязать пакет, поддержал за край, Луис был рад: все, смерть — с глаз долой!

— Ну, и что вы с ним будете делать? — спросил Джад.

— До утра оставлю в гараже. А завтра схороню.

— На Кошачьем кладбище?

— Наверное.

— Дочке расскажете?

— Надо прикинуть, как ей объяснить.

Джад задумался на минуту-другую, потом, видно, решившись на что-то, сказал:

— Обождите меня здесь, Луис, — и уверенно, будто не сомневался, что Луис и впрямь захочет его дожидаться — на холоде, на ветру, — зашагал прочь. Легко и быстро, будто и нет за плечами восьмидесяти с лишком лет. А Луис даже ответить не смог, лишь покорно проводил старика взглядом. Сам не свой.

За Джадом захлопнулась дверь. Луис поднял голову навстречу ветру, трепавшему края зеленого пакета, его приходилось придерживать ногой. ПОКОРНО.

Не только покорно, но и довольно. Впервые в Мейне Луис вдруг почувствовал покой и довольство. Он почувствовал ДОМ. С далекого детства не испытывал он такого, как сейчас, здесь, в зимних сумерках, опечаленный и вместе с тем взволнованный: он цел и невредим, он живой, здесь его ДОМ.

ЧТО-ТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ! НЕПРЕМЕННО! ЧТО-ТО НЕОБЫЧНОЕ И СТРАШНОЕ!

Он задрал голову: на черном небе высыпали холодные звезды.

Странно, стоя там, он забыл о времени, о секундах и минутах, хотя скорее всего дожидался Джада не так уж долго. Вот на крыльце ударил луч фонарика, скакнул в сторону, спустился с крыльца. В другой руке Джад нес что-то, похожее на крест. Лишь вблизи Луис разобрал, что это кирка и лопата.

Старик протянул лопату Луису.

— Джад, что это вы задумали? Нельзя же прямо сейчас, ночью хоронить.

— Отчего ж нельзя? Можно и нужно. — В тени его лица не разглядеть.

— Но зачем же ночью? В такой холод?

— Пошли, — приказал Джад. — В два счета управимся.

Луис покачал головой, хотел наотрез отказаться, но нужных слов не нашел, слов убедительных и разумных. Все доводы казались пустячными перед завыванием ветра и мерцанием звезд на темном небе.

— Может, лучше завтра, тогда и…

— Ваша девочка любит кота?

— Да, но…

— А вы любите дочь? — продолжил мысль Джад.

— Ну разумеется, она же…

— Тогда пошли.