Темпл просто сумасшедшая! Не в себе, раз пытается влезть в его жизнь, в которой теперь такой беспорядок из-за других людей, из-за семьи, из-за того, какой она была. Ведь она не знала, во что ввязывается, даже со всеми своими дедуктивными способностями. У него прямо руки чесались добить ее отвратительной реальностью, открыть ей глаза, наконец. В наши дни, вместе с местью, начало вылезать грязное церковное белье, а статистика, хотя она и была туманной и держалась в секретности, не была привлекательной, если учитывать традиционную благородную концепцию священничества: до 50 % священников нарушали обет безбрачия, а от 35 % до 40 %, не меньше, были геями. Однако большинство священников были искренни в своем призвании и духовности и считали церковь своим домом потому, что их семьи каким-то образом подвели их или бросили. Некоторые семьи падали так низко, что даже трудно себе представить, и тогда юный семинарист бессознательно подрывался на мине, подложенной в его собственную психику. В наши дни, у всех на глазах, идолы, отзывающиеся на имя «отец» падали и разбивались вдребезги.

Но не он. Больше не он. И он еще не сделал ни одного из традиционных шагов налево, ни разу не оступился, ему нечего было скрывать, ничего греховного. Может, именно в этом было его самое серьезное падение? Он был слишком удачливым и слишком нечеловечным.

Посреди этой яркой комнаты Мэтт закрыл глаза. Он отлично знал свою историю, как будто сам был себе пожизненным психотерапевтом. Он знал все когда и что, и почему. Единственное, чего он не знал, как сбежать от этого, преодолеть, разрешить, объединить в одно целое, интегрировать – выражаясь научными терминами – прошлое, настоящее и будущее.

Его сексуальное будущее было меньшим из всех его беспокойств и опасений, хотя Темпл и пыталась противостоять этому своими неподражаемыми способами. Он удивился, когда почувствовал, что улыбается прямо посреди своих серьезных рассуждений. Он еще не встречал человека… женщину, которая сумела бы противостоять этой «проблеме» с таким новаторством и интуицией, в конце концов, отбросив ее на задний план.

Она действительно вернула его в прошлое, к точке, от которой он теперь мог проложить новый путь, и сделала это в манере такой гениальной, яркой и эксцентричной ролевой игры, что разочаровать ее, не подыгрывая, было сравнимо с тем, как отнять шоколадку у Ширли Темпл (она ведь, кажется, рекламировала батончики «Бейби Рут»). Несмотря на ее маленький рост и молодость, ее волшебную внешность, она выглядела так, будто ей приходилось подпирать свою спину: она была неумолимо заботливой и очень мудрой пожилой женщиной в душе.

Впервые невидимая внутренняя сила Мэтта, заставляющая его быть сдержанным, отстраненным, повелевающая подавлять сексуальность, внезапно ослабела, и высвобождение некой новой энергии показалось таким естественным, невинным для недолгих мгновений, пока длился школьный поцелуй.

После Рая настало время пламенного меча. Он вздрогнул оттого, что заглянул в отдаленные уголки своей души, где прятались эмоции, и сделать это его заставила Темпл. Страх и гордость. Страх, потому что он вел себя, как дурак, и не был хорош в том, что любой мужчина в его возрасте знает от и до. Нежность и скупая признательность. Но не вина. Для него это был идеальный выпускной вечер, как и для нее. Идеальной была и музыка, которую она принесла: не слишком быстрая и не слишком медленная, не слишком долгая и не слишком короткая, не слишком холодная и не слишком горячая. Быстрый визит в прошлое уже без давления, которое он тогда испытывал.

Эмоции, которые он мог контролировать, — он всю жизнь это делал. А где сходились эмоции, инстинкты и гормоны, там начиналось настоящее поле боя. У него все еще были гормоны; Мэтт обнаружил это только теперь, когда был один, хотя по жизни постоянно пытался заверить себя в обратном. В момент, когда они подняли свои требовательные головки, он заставил сознание забить их обратно.