На плече у него, как всегда, висел рюкзак. Даже если нам и пришло в голову поинтересоваться, мы от этого воздержались. Он сказал, что увидел Сесса, глядящего из окна, и подумал, что кота случайно заперли. Такое объяснение вполне могло быть правдой, поскольку кошки глазели в окна всю ночь, дружно маршируя по нам с Чарльзом, чтобы до этих окон добраться, – вот почему я и находилась в абсолютно бодрствующем состоянии.
«Я знаю, какую икру вы мечете, если он пропадает, – пояснил Фред. – Потому и подошел посмотреть. Когда увидел в окне ваше лицо, ей-богу постарел на несколько лет».
Это могло бы быть выражено и получше, но мы оценили его беспокойство. Мы объяснили ему, что здесь делаем. Он поохал, но, удаляясь вверх по холму, похоже, размышлял о чем-то.
Мы провели в фургоне только несколько ночей. Благодаря Фреду новость быстро разнеслась. Удивительно, сколько людей полюбили спускаться в Долину по вечерам, чтобы удостовериться, что услышанное является правдой. Годами у нас была репутация людей эксцентричных, но едва ли был какой-то смысл ее усугублять. К тому же, сказал Чарльз, мы теперь доказали, что способны ночевать в фургоне вместе с кошками. («Доказали?» – мысленно удивилась я. Это стало для меня новостью.) Теперь нам надо учиться справляться в течение дня.
Мы стали практиковаться. В течение нескольких недель мы практиковались практически каждый день, но у нас так ничего и не получилось. Взять, к примеру, прием пищи. Единственный способ, при котором мы могли питаться с достоинством, состоял в том, чтобы запереть кошек в машине. Чтобы сделать это так, как во время реальной стоянки в кемпинге, нам приходилось парковать машину на поле возле фургона. Сидя за столом у окна, нам приходилось пригибаться, когда мимо фургона проходили знакомые. Это, однако, не очень-то помогало, когда мимо проезжали всадники на лошадях, которые все равно могли сверху нас видеть. Тогда мы слышали некоторые интересные теории, касающиеся того, чем занимаемся.
– Чокнутые, – сказал один. – Всегда были такими.
– Может, у них ремонт в коттедже? – высказывал предположение другой.
– Зачем они тогда корчатся на полу? – спрашивал третий. – И зачем они поставили рядом машину с орущими кошками?
– Я же сказал, чокнутые, – повторил первый.
Не легче было и когда кошки находились в фургоне. Они открывали шкафчики, опрокидывали предметы, вечно пытались выскочить в какую-нибудь из дверей. Однажды я обнаружила Сесса в платяном шкафу; его длинные черные задние лапы лишь слегка касались земли, а передние когти крепко вцепились над головой в анорак Чарльза, висевший там с предыдущего отпуска. Как обычно, находясь в бедственном положении, Сесс был полностью безмолвен. Что, если он сделает это, когда мы будем отсутствовать? Он мог бы висеть так часами, и никто бы не узнал. Это просто небезопасно – оставлять его в фургоне, при его способности открывать дверцы.
Чарльз сказал, что навесит на дверцу крючок. Так он и сделал. Он навесил крючки на все двери. В следующий раз я увидела Сесса висящим на горизонтальном шпингалете на зенитном фонаре. Однажды днем, бдительно следя за обеими кошками, я лишь на одно мгновение закрыла глаза, а когда их открыла, он уже был там. Висел, уцепившись за шпингалет передними лапами, точно воздушный гимнаст. Безмолвный, как всегда в экстремальной ситуации, с округлившимися от ужаса глазами. Он, должно быть, пытался допрыгнуть до угла платяного шкафа и поскользнулся.
Я спасла его. Когда оглянулась, Шебалу уже была в туалетном лотке. Ее нервы этого не выдерживают, сказала она. При мысли об этом ее задница начала приподниматься. Я бросила Сесса и кинулась ее усаживать.
Вот почему, когда я заканчиваю эту книгу, мы так все еще и не взяли кошек с собой в путешествие, хотя и надеемся сделать это со дня на день. |