– Посмотри! – Он подошел к одной из корзин и вытащил свиток. Несколько мгновений Муртан любовался изящными письменами, а потом сунул свиток обратно. – Эта документы принадлежали когда-то храму Бела. Я выкупил их, когда они стали слишком ветхими, и жрецы, сделав новые копии, вознамерились избавиться от старых. Считается, что ни у кого, кроме жрецов Бела, нет этих записей. Ну еще бы! Ведь по храмовым законам обветшавшие свитки следовало уничтожить. И так и произошло бы, если бы не я с моими деньгами. Жрец, которому поручили сжечь старые свитки, польстился на кошелек с золотом, и в результате бумаги – у меня. Пожалуй, я сделаю с них копию, а оригинал все-таки сожгу. Опасно держать у себя вещь, похищенную из храма…

Теперь на лице девушки был ужас.

– Ты оскорбил Бела? – пробормотала она. – Но ведь это ужасное святотатство!

– Я никого не оскорблял, – нахмурился Муртан. – Просто объясняю тебе на понятном примере, что рукопись может быть дороже любого ожерелья. Но, кажется, все мои речи пропадают впустую. Ты просто не слушаешь.

– О нет, господин, – взмолилась Галкарис. – Не прогоняй меня и не сердись. Я глуповата, но это и не удивительно: никто даже не пытался научить меня грамоте, мой господин. Женщине нужна не образованность, а привлекательная внешность и готовность ублажить мужчину в любой момент. Этой наукой я владею в совершенстве – ты можешь убедиться, если захочешь…

– Мы в библиотеке, женщина! – рявкнул Муртан. Он беспомощно огляделся по сторонам и затем вновь остановил взгляд на Галкарис. – Ты говоришь об оскорблении богов! Но разве твои речи не оскорбляют это святилище знания, которое я открыл перед тобой?

– Я не знаю… – Галкарис заплакала.

Муртан разволновался. Он терпеть не мог женских слез. В прежние времена, когда он был еще беден и проматывал немногие заработанные им гроши в кабаках, его подружки частенько плакали – то от обиды, то от ревности, то просто по женской глупости, выпив лишнего. И всегда Муртан так терялся, что начинал кричать на них, а одну даже ударил по липу, лишь бы она прекратила источать влагу.

Так было раньше. И в те дни женщина могла ответить ему таким же злым криком, могла обругать его, а то и дать сдачи и тоже хлопнуть по щеке.

Теперь подобное стало для Муртана невозможным.

Одно дело – стукнуть в досаде подружку, равную тебе по положению, и совсем другое – наказать рабыню. Муртан просто не мог себе такого позволить.

Поэтому он заранее дал себе слово, что ни одна женщина не будет при нем плакать. Он просто не станет доводить до слез своих служанок и наложниц, вот и все.

Он будет следить за тем, чтобы они всегда были веселы и довольны. Захотят драгоценностей, нарядов, деликатесов к столу – пожалуйста. Придет им фантазия прогуляться – пусть гуляют. Лишь бы выполняли свою работу по дому, очень необременительную, и оставались постоянно готовыми к разговорам, песням, ласкам.

По мнению Муртана, такой образ жизни мог гарантировать отсутствие слез.

Но он плохо знал женщин. Он ошибался.

Галкарис, к которой он отнесся так хорошо, которой подарил колечко и, желая показать, что совершенно не сердится, отвел в свою святая святых, в библиотеку, – Галкарис заливалась слезами.

– Перестань! – сердито сказал Муртан. – Вытри лицо, немедленно. И никогда больше так не делай. Я хочу, чтобы ты всегда улыбалась. Поняла? Улыбнись. Вот так, хорошо.

Галкарис глубоко вздохнула. Кажется, она начала понимать своего господина. Но теперь он вызывал у нее почти молитвенный восторг. Такой умный, так много всего знает – и при этом столько доброты! Если бы Муртан сейчас вознесся на небеса к другим божествам, пробив для этого головой потолок и крышу, – Галкарис ничуть бы не удивилась.