|
Кем она была, неужто и вправду трусихой? Следовало ли ей сразу, как только он появился в воротах, наброситься на него с бранью, и визгом, лягаться, царапаться и кусаться? Она почувствовала было, как идея эта живит и горячит кровь, распаляя дух, — и тут же спешно отвергла восставшую перед глазами заманчивую картину. Пелл был бы в восторге. Однажды они уже пререкались так, бешено и зло, ещё до того, как девушка понесла Гилльямом. Он врезал ей, жестоко, что есть силы, дабы, так сказать, «привести в чувство», выражался потом. Униженно каясь и рассыпаясь в извинениях и заверениях вечной любви столь убедительно, столь искренне, столь истово, что она приняла на веру его обращение с нею. Глупая, наивная девчонка. Что если сбеги она от него ещё тогда? Что если не награди он её никогда ребёнком, не сожительствуй никогда с нею, не бросай никогда — и не возвращайся? Какой жизнью жила бы она сейчас? Подобно Хилии, с мужем и домом — и законным ребёнком на руках? Пристала бы к безопасной гавани, или нет? Бесполезно гадать.
Отложив прочь шитьё, женщина раздула угли, чтобы ночью было потеплее. А подойдя к двери, — протянуть верёвку от щеколды, чтобы обезопасить коттедж на ночь, — невольно задалась вопросом, чего же ей ещё бояться там, снаружи? Когда живое воплощение наихудших страхов уже проникло сквозь двери и теперь дремлет в её постели? Задув свечу, разделась до ночной рубашки из потёртой и износившейся фланели. Потом, крадучись, влезла под бок Гилльяму, балансируя почти на краю кровати. Одеяла, чтобы прикрыться, на ею долю уже почти не доставалось. Она было потянула его к себе за уголок, освободить хоть краешек; но, увы, с мыслью этой пришлось распрощаться, когда между нею и Гилльямом тяжело шлёпнулась кошачья туша. Удобно устроившись в мягкой ямке, окружённый со всех сторон человеческим теплом, Мармелад звучно замурлыкал. Розмари погладила его по спине. — Давай, засыпай тоже, — прошептала зверю, и тот легко и бережно прикусил женщину за пальцы, довольно подтверждая, что ему в достатке хватает ласки. Она проснулась, как и обычно, когда Пикки, петух, зашёлся своим утренним ку-ка-ре-ку. Выскользнув из кровати, подхватила с собою и Гилльяма, отправившись на задворки дома — оправиться, прежде чем малыш может вымочить постель. Трясясь от холода, они поскорее заторопились назад, пробежавшись по мокрой от выпавшей росы траве, — и спешно оделись в тусклом свете каморки. Пелл всё ещё отсыпался. Розмари выпустила кур во двор и перевязала корову на свежую делянку. Вооружившись топором, расщепила полено на растопку, чтоб было чем оживить очаг. Перенесла щепу к дровам и заставила огонь разгореться. Куры как раз снесли пару яиц, ужасно взволновав Гилльяма. Он было сам хотел отнести домой два бурых, тёпленьких, продолговатых комочка, но Розмари побоялась доверить сыну столь щедрый нежданный дар. Сидя за столом, малыш шурился, жадно пялясь на заветную парочку, в то время как мать уже начала смешивать молотый овёс с водой. — Мы добавим яйца к подовым пирогам, и те выйдут просто изумительными на вкус, — сказала она ему, а то ребёнок уже весь извертелся от нетерпения. Объявился Мармелад и вскарабкался на хозяйский стул — проследить за готовкой. Усы кота с интересом вздёрнулись, раздуваясь. — Тебе достанется кусочек от моей доли, — заверила она зверька. — Хоть сам ты и не думал поделиться той мышью, что споймал этим утром! — А мама ест мышей! — воскликнул Гилльям, рассыпаясь мелким хихиканьем. В это мгновение они оба были счастливы как никогда. А потом из затемнённого угла, где размещалась кровать, донёсся голос Пелла. — И что у нас на завтрак? Рука, перемешивавшая мокрый овёс, замедлилась как по мановению. Розмари созналась сама себе, что надеялась накормить их обоих с сыном, юркнуть как мышка в дверь и заняться прочими делами до того, как Пелл очухается ото сна. |
