Сейчас Гэри пребывал в состоянии эйфории. Да, именно этой минуты он ждал – сколько? – вот уже более двадцати лет. Именно этой!

Ему обязательно требовалось попасть в Нью-Йорк между пятью и пятью тридцатью. И вот он здесь. Итак, встречайте: перед вами неповторимый Гэри Сонеджи! Он представлял себе, нет, он даже видел себя возникающим из глубоких темных тоннелей Пенн Стейшн. Правда, он сумел предвидеть и то, какая ярость охватит его разум, когда он поднимется наверх. Он знал это еще до того, как услышал музыку, несущуюся из репродукторов. На этот раз его слух осмелился раздражать оркестр Джона Филипа Соуза: этакие дешевенькие, почти цирковые марши, смешивающиеся в безумный коктейль с металлическим голосом диктора, объявляющего прибытие и отправление поездов.

– Вы можете начать посадку через ворота А на путь 8. Поезд отправляется до Бэй-Хед-Джанкшн, – раздался механический голос, обращающийся к пассажирам.

Все садимся на поезд до Бей-Хед-Джанкшн! Все вместе, вы, жалкие идиоты, поганые дешевые роботы!

Внимание Сонеджи привлек туповатого вида носильщик с таким отсутствующим взглядом, словно жизнь покинула этого мужчину лет тридцать назад.

– Никто не справиться с очень злым человеком, – бросил Сонеджи проходящему мимо носильщику. – Ты меня понял? Ты слышал, что я тебе сказал?

– Да пошел ты… – отозвался тот. Сонеджи хохотнул. Ему удалось выдавить хоть какой-то ответ из этой угрюмой подавленной скотины. А такие были повсюду. В последнее время миллионы подобных тварей окружали его.

Он уставился на носильщика и решил наказать его – оставить в живых.

Сегодня не твой день для того, чтобы умирать. Твое имя пока что останется в Книге Жизни. Гуляй себе дальше.

Гэри охватила ярость. Но он заранее знал, что это произойдет. Перед глазами все побагровело. Кровь, разом ударившаяся в мозг, отдавалась в висках тяжелыми ударами. Вот это уже плохо. И совсем не способствует разумному поведению и мышлению. Кровь? Неужели эти ищейки, идущие по кровавому следу, успели что-то вычислить?

Вокзал был переполнен толкающимися, пихающимися и рычащими себе что-то под нос ньюйоркцами в их наихудшем виде. Эти проклятые пассажиры всегда были на удивление агрессивными и всегда раздражали Сонеджи.

Неужели никто из них не понимает этого? Ну разумеется, кое до кого, может быть, и доходит. И что же они могут сделать, чтобы улучшить положение? Да ничего! Наоборот, они становятся все более агрессивными и несносными.

Правда, ни один из них даже не приблизился к его состоянию, к тому гневу, который в нем кипел. Потому что ненависть Гэри была чистой. Можно сказать, рафинированной. Он сам представлял собой гнев. Ведь он мог совершать такое, о чем они и мечтать не смели. Их гнев и ярость казались какими-то неубедительными, размытыми, взрывающимися разве что в их собственных пустых головах. Только он один отчетливо видел гнев и быстро реагировал в соответствии с этим.

А как приятно находиться внутри Пенн Стейшн, создавая очередную сцену своего собственного спектакля! Настроение у Гэри снова стало повышаться. Он воспрял духом. Сейчас он все видел ясно, очень ясно, в трехмерном пространстве. Закусочные, дотки со всевозможными пончиками и крендельками… И, разумеется, ощущал вездесущий рокот поездов внизу. Именно так он все и представлял себе до этого дня.

Он прекрасно знал, что совершится в следующий момент и чем все закончится.

Гэри Сонеджи прижимал к ноге нож с шестидюймовым лезвием. Оружие было достойно зависти любого коллекционера. Рукоятка, инкрустированная настоящим перламутром и коварный змеевидный клинок – настоящий малайский крисс.