Уолтер опустил голову, моргая своими длинными красивыми ресницами.

— Все в порядке, — сказал он. — Я знал, что ты так подумаешь.

Билл посмотрел на Уолтера, как будто видел его в первый раз. Не зная, куда деваться от смущения, Уолтер подсунул свои голые пятки под ягодицы, потому что они показались ему вдруг поразительно похожими на коричневые галоши, коричневые галоши, потрепанные бурей, которая будто так и не началась толком.

Билл смутился.

— Я никогда об этом не задумывался. Я не знал.

— Да-да, мы тоже обгораем, — сказал Уолтер. — Стоит мне только скинуть рубашку, и — бац! — я уже весь в волдырях! Честное слово, мы обгораем.

— Черт бы меня побрал, — сказал Билл. — Черт меня дери. Я должен  был это знать. Похоже, мы не слишком задумываемся о таких вещах.

Уолтер просеял песок в ладонь.

— Нет, — медленно произнес он, — похоже, не слишком.

Он поднялся.

— Ладно, пойду-ка я лучше обратно в гостиницу. Надо помочь матери на кухне.

— Увидимся, Уолт.

— Конечно. Завтра и послезавтра.

— О'кей. Пока.

Уолтер помахал рукой и стал быстро взбираться на прибрежный холм. На вершине он оглянулся. Билл по-прежнему лежал на песке, чего-то ожидая.

Уолтер закусил губу и встряхнул пальцами.

— Господи, — сказал он вслух, — этот парень просто чокнутый!

Когда Уолтер был совсем маленьким, он уже тогда пытался изменить порядок вещей. Как-то учительница в школе сказала, указывая на рисунок с рыбой:

— Обратите внимание, как обесцветилась и побелела эта рыба из-за того, что многие поколения ее предков плавали глубоко в Мамонтовой Пещере. Она слепа, ей не нужны зрительные органы, и…

В тот же день, много лет назад, Уолтер во весь дух примчался из школы домой и в нетерпении укрылся наверху, в чердачной каморке мистера Хэмпдена, дворника. Снаружи вовсю палило горячее алабамское солнце. Уолтер свернулся клубочком в этой нафталиновой темноте, слушая, как барабанно стучит его сердце. По пыльным доскам прошуршала мышь.

Он все понял. Белый человек, работающий на солнце, становится черным. Черный мальчик, прячущийся в темноте, становится белым. Ну конечно!  Логично? Логично! Если что-то происходит одним образом, то другое должно происходить другим образом, верно?

Он лежал на этом чердаке, пока голод не заставил его спуститься вниз.

Уже стемнело. Зажглись звезды.

Он внимательно посмотрел на свои руки.

Они были по-прежнему коричневыми.

Ничего, подождем до утра! Это не считается! В темноте разницы не увидишь, нет, сэр! Подождем, подождем! Вдохнув полной грудью, остаток пути вниз по лестнице этого старого дома он проделал бегом, помчался скорей через рощицу в мамину хибарку и, не вынимая рук из карманов и не открывая глаз, скользнул в кровать. Он много думал, прежде чем заснуть.

Утром он проснулся в клетке из солнечных лучей, проникших сквозь единственное тесное окошко.

Его руки лежали поверх рваного лоскутного одеяла все такие же черные-пречерные.

Испустив тяжкий вздох, он зарылся лицом в подушку.

Каждый день после полудня Уолтера снова и снова тянуло на набережную, и каждый раз он делал огромный крюк, аккуратно обходя стороной торговца хот-догами и его тележку.

Происходит что-то очень-очень важное, думал Уолтер. Что-то меняется, эволюционирует. Он всматривался в мельчайшие детали умирающего лета, и что наводило его на глубокие раздумья. Все время до самого конца этого лета он пытался вникнуть в его суть. А осень уже вставала прибрежной волной, нависала над его головой и парила, вот-вот готовая обрушиться.