Не знаю, кто чувствовал себя хуже. Мое непроизвольное «Здрасс…» осталось без ответа. Литвинов даже не пошевелился, чтобы проявить зачатки гостеприимства. Впрочем, Татьяна Ивановна предупреждала, что он не всегда здоровается.

– Ну тогда до свидания, – прошептала я и предприняла попытку покинуть квартиру. Как бы не так! Дверь не открывалась, а подумать над причиной я не могла – не решалась оторвать взгляд от Николая. Кажется, Петровича по батюшке. Наташка тихо бормотала одну и ту же фразу: «Отче наш, иже еси на небеси…» и хаотично крестилась. С кончиков волос Литвинова на лицо и одежду капала вода. Серый пиджак на плечах был темным от впитавшейся влаги. Он был в одном черном ботинке, брюки заляпаны разводами крови, особенно левая штанина.

– Это не «наш отче», – плохо соображая, возразила я Наташке. – Что ты постоянно путаешь родственников? То маму, то отца. Хотя, похоже, человек из ванной действительно «на небеси»…

– «Да святится имя твое, да приидет царствие твое, яко на земли и на небеси!» – взвыла Наташка, обретая второе дыхание.

– Что вам всем еще нужно? – прохрипел Литвинов и передернул плечами. Я с ужасом отметила, что рук у него не было.

– «Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наши…» – звенел в коридоре Наташкин голос. Но тут она умолкла, внимательно посмотрела на Литвинова и совершенно будничным, пожалуй, даже усталым тоном произнесла: – Именно от вас нам не надо никакого хлеба насущного. И вообще, ничего не надо. Мы уходим, поскольку долгов перед вами – нет. Ир, ручку оторвешь. Дверь открывается в другую сторону.

– Подождите, – донесся то ли стон, то ли просьба. – Помогите мне… освободиться. Всего десять минут жизни осталось… – и сидящий вдруг зарыдал. Без слез, но довольно страшно.

– Покойники так не плачут, – вопросительно посмотрела на меня Наташка. Я с ней согласилась, добавив, что, по моему мнению, они вообще никак не плачут. Это сразу взбодрило. – Десять минут жизни человеку мы, пожалуй, можем скрасить своим присутствием. Сейчас «скорую» вызовем, дальше пусть медики скрашивают. Идем!

Наташка набычилась и двинулась на кухню, как в психическую атаку. И не ее вина, что «атака» сорвалась. Просто она потянула меня с собой, а я потянула с собой входную дверь. За ручку, от которой не сообразила оторваться. Пока я выслушивала поучения подруги о том, как должны вести себя нормальные люди, Литвинов стонал все громче и громче, в промежутках отсчитывая минуты.

– Да что вы зациклились на времени, как автоответчик по телефону! – возмутилась Наташка. – Электронные часы, блин! Такое впечатление, что в вас цифру сто запрограммировали. – И шагнула к «временщику». Без меня. Я отцепилась от двери и прилетела на помощь сразу после Наташкиного сдавленного крика: – Ирка, у него руки за спиной чем-то вроде шарфа скручены, а левый носок вместе с ногой прикован наручниками к дипломату.

– Руки!!! Руки развяжите!!! – уже не стонал, а рычал Литвинов.

– Сейчас, сейчас… – засуетилась Наташка. – Узел не могу развязать.

– Нож! Ножом попробуй. А ты принеси мне тоненькую отвертку, – приказал он мне. – А, ч-черт, все равно не поймешь, что это такое! Открой в коридоре шкаф и достань что-нибудь острое… Там ящичек с инструментами, тащи его весь!

Я рванула выполнять команду. Наташка, закусив от усердия губу, пилила ножом полотенце и вслух радовалась тому, что «скрашивать» жизнь чокнутому «заседателю» нам с ней осталось уже меньше десяти минут.