Она – истинная дочь своего народа.

Вопли и боевые призывы наполняли ночь, лишь слегка приглушенные стенами из драконьей шкуры. Внутри было сумрачно. Рагнар неистово рылся в вещах, пока не нашел топор и щит. Он быстро пристегнул щит к руке и поднял оружие. Теперь он чувствовал себя увереннее, но по-прежнему не знал, что делать дальше. Все, что он увидел, неизгладимо отпечаталось в его памяти.

Он вспомнил выражение ужаса на лице отца Улли. Он вспомнил старого Хоргрима, лежащего в грязи с напрочь снесенной макушкой черепа и вытекающими мозгами. Он вспомнил ужасную пульсирующую рану в груди пивовара Ранальда. Все, на что он тогда не обратил внимания, теперь всплывало в памяти. Слезы покатились но щекам юноши. Он не ожидал такого. Не о таких сражениях пел скальд. Это была жестокая резня безоружных людей беспощадным врагом.

И все же где-то в глубине он понимал, что это было сражением. Мертвые, умирающие и ужасные раны были всегда. Племена Фенриса редко вели бой честно. И такие сражения всегда заканчивались для кого-то кошмарными смертями. Оставался вопрос: что же делать ему?

Сидеть, съежившись в этой хижине, словно побитая собака, или же выйти наружу и встретить смерть как мужчина? Он понимал, что выбор невелик. Скорее всего, он умрет – но в любом случае духов предков лучше встретить с ранами на груди и оружием, сжатым холодеющей рукой.

И тем не менее что-то не давало Рагнару сделать то, что он должен был исполнить. Его взгляд упал на испуганную девушку, стоящую в углу: глаза ее были сухими, лицо – бледным. Она вытерла слезы краем рукава и попыталась улыбнуться. Вышла ужасная гримаса, и юноша почувствовал, что его сердце вот-вот разорвется.

Как изменилась его жизнь в считаные минуты. Менее часа назад он был совершенно счастлив. Он и Ана были вместе. Казалось, между ними все решено, как это принято в их деревне. Они поженились бы, завели детей, стали бы жить вместе. Теперь это будущее исчезло, как сухой хворост в пламени костра. Не осталось ничего, кроме крови, праха и, быть может, бесславной жизни раба. Если его пощадят. Он знал, что не вынесет этого.

Что же ему делать? Он не мог оставаться здесь. Остаться – значит подвергнуть риску не только себя, но и девушку. Скорее всего, ей оставят жизнь, чтобы она стала женой или рабыней кого-то из Беспощадных Черепов. Так устроен мир. Эта мысль причинила ему боль сильнее, чем он ожидал. Но, по крайней мере, она будет жить.

И все же он не мог уйти. То же чувство, что влекло его к девушке раньше, теперь не давало юноше покинуть ее. Рагнар подошел к ней, положил топор, протянул руку и прикоснулся к ее лицу, проведя пальцем по его линиям, стараясь запомнить их, чтобы унести с собой в ад, если это понадобится. Из всего, что случилось с ним в этой жизни, она – самое лучшее. Его сердце разрывалось, он понимал, что впереди не будет ничего, что их жизни кончились, едва успев начаться.

Рагнар притянул ее к себе для последнего поцелуя. Их губы надолго встретились, а затем он оттолкнул Ану.

– Прощай, – тихо сказал он. – Это было бы здорово.

– Прощай, – ответила она, не пытаясь, как истинное дитя своего народа, удержать его.

Юноша вышел в полыхающую ночь, в стонущий хаос и безумие. На него тут же бросился огромный воин с высоко поднятым топором.

Стрибьорн шел сквозь ночь, непрестанно убивая. Он ликующе ревел, зная, что настал час мести его народа. Вкус крови был сладок. Ему нравилось убивать. Ему нравилось ощущение власти, которое давало убийство. Ему нравилось состязание силы против силы, человека против человека.

И все же эти Грохочущие Кулаки – слабые противники, едва ли достойные клинков Беспощадных Черепов. Они пьяны, плохо вооружены и, кажется, даже не понимают, что происходит. «Как же им удалось изгнать его воинственный народ с родной земли?» – недоумевал воин.