«Все так делают» — это не оправдание!

Рамли укоризненно покачивал своим длинным носом и говорил скорбным тоном, точно на похоронах. Ченс хотел ответить: «Значит, оно должно быть таковым, чувак». Вместо этого он сидел в кабинете Рамли, зажатый между родителями и, опустив голову, старался принять виноватый вид. Вместо этого вспоминал, как выглядел зад Сарабет в стрингах, — а в это время Рамли толкал бесконечную речь о чести, этике и истории Виндуордской подготовительной школы, и о том, что если школа решит известить администрацию Оксидентала, это будет иметь тяжелые последствия в том, что касается учебы Ченса в колледже.

Это заставило мать расплакаться.

Отец просто сидел, мрачно взирая на мир, и даже не протянул руку, чтобы взять со стола Рамли бумажный носовой платок, так что директору самому пришлось встать и протянуть платок матери Ченса. Одновременно он недовольно посмотрел на отца Ченса, из-за которого ему пришлось так утруждаться.

Сев обратно в кресло, Рамли снова завел свои нудные речи.

Ченс притворился, будто слушает; мама всхлипывала; у отца был такой вид, словно он хочет кого-нибудь побить. Когда Рамли наконец завершил речь, отец начал разглагольствовать о вкладе его семьи в жизнь Виндуордской школы, упомянув об участии Ченса в баскетбольных матчах и вспомнив то время, когда сам играл в школьной футбольной команде.

В конце концов, взрослые пришли к соглашению, и на их лицах появились довольные улыбки. Ченс чувствовал себя марионеткой, но старался сохранять серьезный вид: проявления радости были бы уже чем-то из разряда плохого кино.

Наказание 1: ему придется написать другой вариант контрольной — Шапиро составит этот вариант специально для него.

Наказание 2: больше никаких мобильников в школе.

— Быть может, этот прискорбный случай приведет к хорошим последствиям, молодой человек, — заявил Рамли. — Мы подумываем о всеобщем запрете мобильников в школьном здании.

«Ну, давайте, — подумал Ченс. — Я оказал вам услугу, вам следовало бы не наказывать меня, а вообще заплатить, как за консультацию».

Пока что все шло хорошо, и на секунду Ченс решил, что легко отделался. Затем:

Наказание 3: эссе. Ченс ненавидел письменные работы, обычно эссе за него писала Сарабет, но здесь она ничего не могла для него сделать, поскольку ему предстояло корпеть над работой в школе, в кабинете Рамли.

Но это все еще было ничего.

Потом последовало Наказание 4: «Поскольку частью всего этого должна быть определенная материальная ответственность, юный мистер Брендт».

Мать и отец согласились. Они втроем явно сговорились против него.

Ченс притворился, что согласен.

«Да, сэр, мне нужно расплатиться с долгами, и я сделаю это как можно быстрее, с должным прилежанием».

Он произнес какие-то заученные слова. Отец смотрел на него с выражением «кого ты разыгрываешь, парень?» — однако на мать и Рамли это, похоже, произвело впечатление.

Директор пожевал губами.

«Общественные работы».

О, черт.

И вот к чему это привело.

Он сидит в офисе Организации спасения Болота в одиннадцатый вечер своего тридцатидневного наказания. Мерзкая тесная комнатка со стенами цвета дерьма, на которых нарисованы утки, жуки и прочая пакость. Единственное грязное окошко выходит на стоянку, где припаркованы только две машины — его и Дабоффа. В углу лежит стопка наклеек на бамперы, которые, по идее, положено выдавать любому посетителю.

Но посетителей не было, и Дабофф оставил Ченса одного, и ему оставалось только размышлять о том, как глобальное потепление нагревает утиные задницы, что заставляет птиц бросаться на самолеты, большие ли члены у жуков, и так далее.

Чертовы тридцать вечеров, испортившие ему все летние каникулы.