|
Ты знал, что у него была русская жена? Потомственная дворянка, талантливая балерина… Она танцевала в самой знаменитой на то время труппе Дягилева. Пикассо стал первым и единственным мужчиной в ее жизни. Конечно, Ольга оказала на художника большое влияние. Они прожили вместе семнадцать лет, воспитывали сына… А потом Пабло ушел к молоденькой француженке. Ольга так и не смогла оправиться от разрыва отношений, остаток жизни провела в одиночестве, страдая от болезни и охватившего ее безумия. А Пикассо даже не пришел на ее похороны, сославшись на то, что пишет новую картину. Впоследствии он повстречал новых муз и пережил Ольгу на целых двадцать лет. Вот так-то.
Я покосился на Женьку. Она стояла грустная и задумчивая. – И как бы негативно Пикассо после расставания не отзывался об Ольге, все-таки как-то обмолвился, что ему лучше увидеть ее мертвой, чем счастливой с кем-то другим. – Это очень печальная история, Женя, – осторожно сказал я. – Как бы там ни было, мне бы хотелось стать чьей-то музой, – вдруг важно заявила Женька, – Изменить чью-то жизнь… – Ты-то изменишь, – улыбаясь, пообещал я Женьке, – Будь в этом уверена.
Глава пятнадцатая
– Это погода плачет, не хочет, чтобы я уезжал из этих мест, – деловито проговорил я. Мы сидели с Женькой за столом и уминали овощной салат, заправленный оливковым маслом. За окном по-прежнему дождь лил стеной. Он не моросил, просто обрушился на нас, как ушат. Свет мы по-прежнему не выключали. В доме было светло, сухо и уютно. – Какой-то циклон к нам опять прицепился! – поморщилась Женька, – Холодрыга начнется. – Разве это холодрыга? – засмеялся я, – Ты просто не была зимой у нас в городе… – Вообще тут как таковой зимы никогда не было, – пожала плечами Женя, – На моем веку! Поэтому я, правда, понятия не имею, о чем ты. У нас всегда плюсовая температура. Я сидел, задумавшись: каково это не ощущать полноценную смену всех времен года? – В холодной зиме есть своя прелесть, – наконец, проговорил я. – Это какая же? – заинтересованно взглянула на меня Женя. – Например, ты не представляешь, как прекрасно морозным днем пахнет ельник. Женя даже жевать перестала. – Мы в начальной школе проходили произведения Пришвина, вот ты сейчас очень похоже изъясняешься. – Спасибо, мне это льстит! – простодушно ответил я. Я заметил стопку тетрадей на столе, на одну из которых была приклеена яркая наклейка: «Не влезать! Убьет! Личные записи Евгении В.». – Ты ведешь дневник? – кивнул я таинственный блокнот. – Выписываю немного, то, что берет за душу, – нехотя призналась Женя, – А потом, бывает, заучиваю. Хорошо память тренирует. – И что из последнего ты записала? – «Лиличку!». – Ну-у, – протянул я, – Думал, ты меня удивишь чем-то новеньким! А «Лиличка!» – это классика, это стихотворение все знают. По-моему, оно даже есть в школьной программе. Женька уверенно схватила тетрадь и начала ее листать, а затем протянула мне. – Давно Маяковского читал? – Ну, вот в школе и читал, – ответил я. – А теперь, – сказала серьезно Женька, – Перечитай заново. Внимательно, строчку за строчкой. Чтобы дух захватило. Я притянул к себе раскрытую тетрадь. У Женьки был красивый каллиграфический почерк.
Вместо письма
Дым табачный воздух выел. Комната – глава в крученыховском аде. |
