— Паве нет смысла рядиться в вороньи перья, — ответил он негромко. — Не зови ни себя, ни меня больше никакими именами, и я тебя не буду: ты выше их всех, моя джан.

А позади смыкался невиданный строй, и уже можно было обернуться — увидеть коричневые плащи, и седые волчьи шкуры, наброшенные пастью на головы, и блеск волшебной брони.

— Что, друже Тэйн, достойны мы сразиться с тобой и твоим войском за первенство? Довольно тебе от нас почёта?

— Довольно, — донеслось спереди, и Тэйнрелл отделился от переднего ряда: как и прежде, косат и рыж, чёрный плащ на плечах, капюшон небрежно накинут на голову. — Только вот незадача: истомились мои дети в ожидании. Лошади на месте не стоят, гарцуют как бешеные, кархи ёрзают в ножнах, а люди вперёд меня в сечу рвутся. Даже моя тройка бывших рабов и святош. Не сыграть ли нам на то, какое войско первым сделает шаг навстречу противнику? А под чью руку оно пойдет после битвы — само решится.

— Что же — принято, старый друг. Сегодня хороший день для смерти!

И оба военачальника выступили друг другу навстречу. Сверкнули и зазвенели клинки.

Сорди не видел дальнейшего, потому что ряды подтолкнули его вперёд, спереди тоже накатилась волна. Оба строя нарушились — каждый искал себе поединщика и каждый впал в яростное беспамятство. Он пробивался сквозь толпу, рубил направо и налево: его уже не однажды ранили, однако голову пока удавалось уберечь. А в крови звенела последняя строфа бесконечной литании, что пришла неизвестно откуда:

Потом сразу всё оборвалось, как чёрно-белая лента в неисправном проекторе. Сорди стоял по колено в снегу над мрачным обрывом: впереди виднелось что-то несколько более тёмное. Груда отсыревших веток? Он пригнулся, чтобы рассмотреть получше.

— Огонька бы ещё, — проворчал еле слышно.

С рукояти Стрелолиста — оттуда, где голова Змея прислонялась к его руке, — сорвалась шипящая искра и пала в неясную груду. В глубине сразу затеплилось, пламя резво разошлось по древесным косточкам, выплеснулось наружу — и затанцевало, как храмовая плясунья.

— Вот ты и зажёг свой костёр на Сентегире, — Даларн приподнялся на локте, отбросил в сторону длинный плащ. — Я уж по тебе соскучиться успел.

— Так это и есть он?

— Это и есть я, — рассмеялся белозубо. — Зачем мне отдельный мир, если в нём не будет тебя?

— Отдельный?

— Дурень, — слово прозвучало почти с той же интонацией, как у Карди. — Разве ты не понял, что вокруг этого костра начинается твоя собственная малая Вселенная? Твой джурт с очагом, чей дым уходит через крышу? Поэтому извне видно пылающее множество, а изнутри — лишь то, что сотворил ты сам. В этом заключается твоя работа и моя помощь в ней.

— Я думал, что попаду в рай, а не в пустыню.

— Сэрен, мы двое — уже не пустыня. По твоему слову будут появляться деревья, плодиться звери, постепенно подтянутся и люди — те, которые не в силах зажечь свой собственный огонь. Или те, кто любит без конца перелистывать, пересчитывать собой всё великое множество миров Аллаха. А насчет рая… Знаешь, что тебе скажу? Он остался внизу. Рай для тех, кто ищет любви и прочих кровавых столкновений.

— А то, что над нами вверху? Ну, в метафорическом верху, наверное.

— Царство возвышенных сущностей, отказавшихся от собственного «я». Лоно Божие для тех, кто изжил в себе всё земное. Прожжённый технарь вроде меня сравнил бы его с безопасным термоядерным котлом, что согревает бытие.

— Странно это и не очень уютно, правду говоря.