Но вот дверь лифта распахнулась. Появилась Клаудия в длинном, ниспадавшем до пола платье, с ниткой жемчуга ria розовой груди и в полумаске, поблескивавшей бриллиантиками. Пришлось расстаться с ролью посыльного. Я пошел рядом с ней.

Вот зал. Мы вошли. Все глаза впились в Клаудию. Я раздобыл себе нечто вроде бумажной маски с длинным носом. Мы пошли танцевать. Когда Клаудия кружилась, все остальные пары расступались, чтобы видеть ее. Я же, почти не умея танцевать, все время старался замешаться в толпу, из-за чего наш танец очень напоминал игру в прятки. Клаудия заметила, что мне совсем не весело и что я совершенно не умею развлекаться.

Танец кончился. Направляясь к своему столику, мы столкнулись с группой беседующих мужчин.

– Ба!

Я увидел перед собой инженера Корда. Он был во фраке и в оранжевой бумажной шляпе. Мне пришлось остановиться и поздороваться с ним.

– Неужели это и вправду вы, доктор? Я смотрю и глазам не верю! – говорил он, не отрывая взгляда от Клаудии, и я понимал, что он хотел сказать: он никак не ожидал встретить меня здесь с такой женщиной, да еще в обычном моем наряде, в том самом пиджаке, в каком я хожу на работу.

Мне пришлось представить его Клаудии. Корда поцеловал ей руку и, в свою очередь, представил ей пожилых синьоров, которые стояли вместе с ним. Клаудия, как всегда рассеянная и высокомерная, пропустила их имена мимо ушей, я же, наоборот, то и дело мысленно восклицал: «Ах, черт! Подумать только, такие персоны!», потому что все это были крупные промышленники. Потом Корда представил меня:

– Доктор – редактор нашего журнала, вы знаете, «Проблемы очистки воздуха», совершенно верно, руководимого мной…

Мне было ясно, что все они немного робеют перед Клаудией и говорят глупости. Это придало мне смелости.

Я видел, что назревает некое событие, иными словами, я не мог не заметить, что у Корда так и чешется язык пригласить Клаудию танцевать. Поэтому, сказав: «Ну что же, мы еще увидимся, не правда ли?», я сделал общий поклон и снова потащил Клаудию в отведенную для танцев часть зала.

– Да подожди, ты же не знаешь этого танца! Ты вслушайся, понимаешь, что это такое?

Я понимал только одно, что своим появлением рядом с Клаудией как-то подпортил им праздник, хотя, быть может, они и сами не сумели еще понять как; это было единственной радостью, которую доставил мне бал.

– Та-та-та!.. – напевал я, притворяясь, будто делаю па, о которых не имел ни малейшего представления, на самом же деле лишь слегка поддерживая Клаудию за руку и стараясь не мешать ей двигаться, как она хочет.

Да и почему бы мне не повеселиться? Ведь наступил карнавал. Завывали трубы, превращая в дикую мешанину свои беспорядочные вопли; пригоршни конфетти, словно обломки штукатурки, барабанили по фракам и обнаженным плечам женщин, забиваясь под декольте и за крахмальные воротнички; гирлянды звезд из блестящей канители тянулись от люстр до самого пола, где их, свалявшихся в комки, пинали шаркающие ноги танцующих; эти гирлянды свисали сверху, словно жилы, вытянутые из тела, словно скелеты голой арматуры, болтающиеся среди обвалившихся стен, среди общего разрушения.

– Вы приемлете этот отвратительный мир таким, как есть, поскольку вы знаете, что должны его разрушить, – сказал я Омару Базалуцци, сказал отчасти для того, чтобы его подзадорить, иначе было бы неинтересно разговаривать.

– Одну минуту, – сказал Омар, ставя обратно чашечку кофе, которую уже поднес было к губам, – мы же не говорим: чем хуже, тем лучше. Мы – за улучшение. Не реформисты, не крайние, а мы.