Я уже открыл рот, чтобы со скоростью пулемёта засыпать его серией вопросов, но не сказал ничего. Что я, собственно, хотел узнать? Множество ассоциаций, теснившихся в мозгу, мешали мне говорить. Почему, ну, почему, люди так зависят от эмоций в решающие моменты своей жизни? Я не мог собраться с мыслями, а время уходило. Когда я наконец заговорил, мой первый вопрос был банальным и, честно говоря, случайным.

— Ты прибыл на космическом корабле?

Он удивленно посмотрел на меня.

— Нет, — медленно ответил он. — Я использовал для этой цели энергию своего мозга.

— Что? Ты преодолел космическое пространство сам по себе?

— В некотором смысле, да. Вскоре человечество совершит первые открытия в области использования энергии ритмов мозга. Это будет переломным моментом в вашей науке…

— Мы уже совершили кое-какие открытия, касающиеся нашей нервной системы и ритма.

— Венцом этого, — последовал ответ, — будет власть над силами природы. Больше я ничего не скажу тебе об этом.

Он замолчал, но ненадолго. Теперь вопросы сами просились мне на язык.

— Возможно ли использование в космических кораблях атомного привода?

— Не в том смысле, как ты это понимаешь, — ответило существо. — Атомный взрыв не может быть ограничен, но можно использовать серию точно рассчитанных взрывов. А это вопрос техники, и с теоретической физикой не имеет ничего общего.

— А жизнь? — пробормотал я. — Как возникла жизнь?

— Это вопрос электронных случайностей, проявляющихся в оптимальной среде.

Тут пришлось остановиться, этого я понять не мог.

— Электронные случайности? Как это понимать?

— Разница между органическим и неорганическим атомами заключается в их внутреннем строении. Углеводороды, наиболее чувствительные при определенных условиях, являются тривиальной формой жизни. Располагая атомной энергией, человек вскоре обнаружит, что жизнь можно создать из любого элемента или химического соединения. Но будьте осторожны. Углеводороды — структуры нестабильные, их можно легко уничтожить на нынешнем этапе развития.

Я поёжился. Легко можно было представить, какого типа эксперименты проводятся в их государственных лабораториях.

— Так значит, — произнес я, чувствуя, как у меня перехватывает горло, — есть формы жизни, которые могут оказаться опасными уже в момент их создания?

— Опасными для человека, — ответило существо. — Поверни-ка на эту улицу, — сказало вдруг оно. — А потом поезжай прямо до въезда во двор цирка.

Я ехал, онемев от удивления. Странно, даже тень истины вызвала у меня шок.

Вскоре мы уже входили в тёмный тихий шапито, где размещался салон диковин. Я знал, что сейчас разыграется последний акт драмы.

В темноте задрожал слабый огонек. Когда он приблизился, я увидел идущего к нам мужчину. В темноте я не мог его узнать. Свет стал сильнее, и тут я понял, что источника у него нет. А потом узнал Силки Тревиса.

Он глубоко спал.

Подойдя к нам, он остановился. Выглядел он как-то неестественно и жалко, как женщина, которую застали без макияжа. Бросив на него испуганный взгляд, я с трудом выговорил:

— Что ты хочешь с ним сделать?

Кот ответил не сразу. Повернувшись, он задумчиво смотрел на меня, потом мягко, одним пальцем, коснулся лица Силки. Тот открыл глаза, но и только. Я понял, что он едва понимает, что с ним происходит.

— Он нас слышит? — спросил я.

Кот кивнул.

— Он способен мыслить?

На этот раз он отрицательно покачал головой, а потом сказал:

— В своем анализе человеческой природы ты выделил лишь один симптом.