Сам Квиллер был доволен тем, как всё обернулось, и в качестве награды предложил сиамцам почитать вслух. Коты всегда с наслаждением слушали его чтение, ему оно тоже нравилось. Квиллер взял книгу «Вдали от безумной толпы».

— Вам должно понравиться, — сказал он. — Это про овец и коров. Там есть собака по имени Джордж и кот, который играет второстепенную роль…

Читая сиамцам, Квиллер налегал на звуковые эффекты. Участие в студенческих театральных постановках сделало его настоящим артистом в части лая, мяуканья и блеяния — к сожалению, только в ней, — но кошкам особенно нравилось мычание. «Му-у» Квиллера на двух нотах звучало как сирена в тумане. Когда он мычал, кошки смотрели на него, их насторожённые голубые глаза молили: «Повтори!», и он повторял. Сказать по правде, он наслаждался своим мычанием.

После сеанса чтения Квиллер распаковал парусник, который привёз Кеннет. Юм-Юм ему помогала. Она испытывала законный интерес к блестящим вещицам, картонным коробкам и скомканным газетам, а коробка с парусником была набита скомканными листами «Всякой всячины».

Парусник выглядел крупнее, чем в лавке, в окружении прочего товара. Высотой в фут, он был изготовлен из медных листов, обработанных так, чтобы сохранить естественный цвет и блеск металла, поэтому корабль ослепительно сверкал в лучах солнца, пробивавшегося через световые люки в крыше. Паруса, поставленные под правильными углами, как у настоящих судов, играли на свету и зрительно увеличивали размеры модели. Чтобы придать легкому сооружению устойчивость, оно было поставлено на тяжёлое деревянное основание, покрытое резьбой, изображающей рябь на воде, а киль укреплен в специальном желобке. Это была очень искусная и красивая работа.

Квиллер понёс парусник на веранду, но обнаружил, что Коко уже оккупировал буксу-подставку, на которой он восседал в позе древнеегипетской богини Баст.[10]

— Давай-ка вниз! — безрассудно заявил Квиллер, прекрасно понимая, что Коко ни за что не спрыгнет, если ему велели. Поэтому он оставил парусник на столе и отправился записать в свой дневник ещё кое-что.

Ему давно уже хотелось вести дневник; не исключено, что когда-нибудь он решит написать мемуары. Следовало бы, конечно, начать ещё в юности, но он вечно был занят — рос, увлекался футболом, играл в спектаклях, прожигал молодость, учился профессиональной этике, околачивался в пресс-клубах и делал угрожающие жизни ошибки. Теперь наконец-то он стал журналистом и завёл дневник.

Глава четвертая

Парад Четвёртого июля был назначен на час дня, но Квиллер приехал ещё утром, чтобы повсюду порыскать. Он никогда раньше не участвовал в парадах, и ему было любопытно, какие приготовления происходят «за сценой». Квиллер полагал, что это должен быть шедевр организованности, и так оно и оказалось!

Парад проводили за пределами города, и участвующие в нём располагались группами на отдельных паркингах или просто в открытом поле. Люди находились поближе к месту парада, техника — подальше, это было разумно. Между ними, на стоянке у закусочной «…ДА», разместились велосипедисты, весьма колоритная группа. Сам Квиллер явился в белых шортах, бело-синей полосатой футболке и красной бейсбольной кепке. Здесь были дорожные велосипеды, подростковые, масса гоночных и даже один старинный велосипед-«паук» с сиденьем на очень высоком переднем колесе. Квиллер ставил свою новинку в машине и с фотоаппаратом на шее отправился посмотреть, где что происходит.

Больше всего его интересовали платформы. Их было пять, они стояли на шоссе друг за другом — площадки, опоясанные по краям трёхцветной материей и полотнищами с опознавательными надписями: «Подписание Декларации независимости», «Добрые старые школьные дни», «Друзья шерсти».