Походя, точнее, пудря носик, еще пара гвоздей в гроб с моим счастьем. Эти девушки гвозди заколачивают одним махом.
— Да ничего я не хочу, — обманул я, потому что хотелось с горя напиться. — Просто я люблю тебя невероятно. И сомневаюсь, что кто-то может любить меня так же.
— Глупенький! Ты же знаешь, любовь у женщин несколько другая, чем у мужчин. Они редко любят за красоту, за ум, талант или выдающиеся в прямом смысле качества. Они любят мужчин, за которыми они как за каменной стеной, с которыми легко и жить, и совершать маленькие ошибки, они любят тех, с которыми могут без лишних тягот родить и вырастить ребенка. Мне кажется, что ты такой… Но до конца я не уверенна, вернее не созрела… Впрочем, все это слова, все это фантастика…
— Почему?
— Помнишь «Колодец и маятник» Эдгара По?.. — посмотрела на люстру, из под обширного колпака которой к нам явился китайский ужин в виде амурского полоза. — Мне кажется, что где-то там, наверху, человек десять доводят наш с тобой маятник до кондиции — подтачивают напильничками, смазывают шарниры, рассчитывают время, которое понадобится…
Я приложил пальцы к ее губам:
— Молчи! Она же слышит, наверное, слышит. Теперь точно будет маятник на наши головы… По заявкам телезрителей, впрочем, телезрители — это они, и потому маятник будет по творческим заявкам действующих лиц и исполнителей.
— Ну и что? В рассказе Эдгара По вроде все обошлось?
— Обошлось… Ты забыла — мы с тобой уже сутки по лезвию ножа ходим. Одна ошибка и привет… Вспомни, как я отверстие для отвода воды долбил. Лишних несколько секунд — и плавали бы сейчас, варено-утопленные. Она или они каждый раз дают нам шанс выжить, но этот шанс — один из сотни. Если бы не Эдичка… Да что Эдичка! Если бы ты была хоть на чуть-чуть другой… Не такой любимой.
Мне стало стыдно — я всем своим женщинам говорил: «Ты такая любимая…», и в сотую долю не относясь к ним, как к Наталье.
— Но обходилось же, — поворошила мои влажные еще волосы.
Я посмотрел ей в глаза. Увидел, что верит в меня как в бога. Верит, что в нужный момент пробью лбом бетонную стену, отстраню маятник-нож, сварю в микроволновой печи огнедышащего дракона. Черт побери, приятно быть богом. Стоит это осознать, и ты действительно бог. Тем более, если на тебя так смотрит, если тебе доверяет истинная богиня.
— Конечно, все обойдется, и мы выйдем отсюда, посмотрел я форменным Зевсом. — Кстати, по-моему, змеюка готова. Поедим, и в постельку — сутки ведь не спали.
53. Зеленый остался голодным.
Змея была вкусной и сытной, и сразу после ужина нас сморил сон. Мы легли в постель, обнялись и заснули быстро, как дети.
…Сначала мне снилась Наталья. Я видел ее издалека, из другого мира, видел стоящей в нише кирпичной стены. Кто-то сзади говорил мне: «Не иди к ней, не иди, увидишь черного кота на ее раскроенной голове!». Но я пошел, пошел настороженно, пошел из одного мира в другой. Переступив их грань, остановился, ошарашенный: Наталья была мраморной.
— Она — Галатея! — сказали сзади. — Ты любишь холодную мраморную статую. Статую, которую сам выдумал и сотворил.
Когда голос это произнес, я увидел под ногами статуи амурского полоза. Холодного — его холод помнили ладони. Неожиданно он обратился в Надежду.
— Иди к нам, дурачок, хорошо будет, — поманила она пальцем и, приблизившись, исчезла во мне.
Завороженный, я прошел несколько шагов и оледенел от ужаса, налетевшего свирепым полярным вихрем — Наталья одетая в подвенечное платье была не мраморной, а мраморно-мертвой. |