Наташа легко вошла в роль. Мы протянули губки к губкам, чмокнулись.

— Но ведь кроме Эдички ничего из продуктов нет, — пошутила, чмокнув еще. В ее глазах я увидел сожаление, что в спальне мы не одни, и потому она не сможет заменить хлопотное дело приятным, то есть завтрак любовью.

— Тогда подожди немного. Тебе кто из них больше по вкусу?

Наталья посмотрела оценивающим взглядом и сказала:

— Пожалуй, Вова. Он чистоплотнее.

— А кто из них Вова?

— У Вовы подбит левый глаз, а у Володи — правый. Ты и в самом деле с ними справишься?

— А что мне остается делать? На кону, как я понимаю, ты.

— Да, — застенчиво улыбнулась. Девушки обожают, когда за них сражаются.

Я сел на кровать. Вова с Володей брезгливо смотрели исподлобья.

— … … … …? — презрительно сморщив лицо, спросил их Лякса, с детства засевший в моем сознании.

* * *

Великовозрастный хулиган Лякса, отсидевший три года за нетактичность общественного поведения, был первым моим уличным педагогом. «Иди буром, шкет, — говорил он мне, маменькиному сыночку, придвинув голову и презрительно морща лицо. — Всегда иди буром, все они шавки, а другим ты не нужен».

Я не раз успешно следовал этому совету и последний раз в Приморье. То, что сделали со мной Вова с Володей, описывать неприятно, и потому сделаю паузу.

…Был затяжной тайфун, мы выскочили из тайги обсохнуть в Кавалерово. Шустрый Ленька, партийный шофер и мой приятель, обсохнув, тут же где-то заработал и пригласил меня посидеть в местном ресторане. Поев, попив от души, живую музыку послушав, мы увидели девушку, единственную во всем зале. Симпатичное томное личико, фигурка точеная, и у Леньки слюнки потекли, однако пригласить ее на танец трехпудовый мой товарищ долго не решался: рядом с ней, хищно пригнув головы, сидели такие мордовороты — и я бы не решился! Лишь после четвертой рюмки ринулся он на амбразуру — и, слава богу, вернулся ни с чем. Я принялся над ним подтрунивать, а он послушал, послушал, весь пунцовый от расстройства, и говорит:

— Перетанцуешь с ней — ставлю полдюжины армянского!

Делать нечего — коньяк в графине кончался, и пошел я приглашать. Подхожу, мордоворотов вежливо спрашиваю:

— Позвольте, уважаемые, вашу даму на танец пригласить.

От наглости такой мордовороты оцепенели и стали в таком состоянии напряженно соображать. А принцесса, недоуменно на них глянув, молвила:

— Ах, нет! Простите бога ради, я устала, я посижу…

А меня понесло, тем более кавалеры ее продолжали цепенеть, выискивая в моем антураже черный пояс или хотя бы финку, и я, пожав плечами, говорю:

— Что ж, будем танцевать сидя

И, усевшись в свободное кресло, стоявшее у соседнего столика, подкатил к девушке, взял сидение за подлокотники и потащил на площадку — какой, извините, политес: полдюжины армянского — это полдюжины армянского! Музыка на мгновенье сбилась, кавалеры набычились, посетители наличные застыли с поднятыми вилками и фужерами, а мы закружили, сидя закружили, под оживший полонез Огинского! Когда он благополучно завершился, я вернул девушку на место, как была в кресле, и не побили меня не только за наглость, но и за то, что к тому времени в глазах у нее светился неподдельный интерес, а на лице — сладкая полуулыбка…

* * *

Так вот, «… … … …?» — презрительно сморщив лицо, спросил Лякса Вову с Володей. Те удивленно переглянулись.