Я поправил подвёрнутые рукава рубашки (подвернул их до локтей), наблюдал за своими будущими слушателями (всё больше поглядывал на слушательниц). И сожалел о том, что не выступлю во «вторую смену» работы танцзала – перед взрослой аудиторией. «Вот там бы я развернулся, – промелькнула мысль. – Возможно, и ушёл бы отсюда не один, а в компании симпатичной женщины. Наведался бы к ней домой, спел бы ей там несколько „персональных“ серенад». Я вздохнул. Погрузился в фантазии, путешествовал взглядом по голым ногам школьниц, изредка посматривал на циферблат больших настенных часов, каждый раз громким щелчком отмечавших завершение очередной минуты (и приближение начала танцевального вечера).

Я простоял без движения до того момента, когда большая стрелка на часах встала на отметку под цифрой двенадцать. А потом вздрогнул и заморгал, отгоняя видения и фантазии. Шум голосов в фойе Дворца культуры к тому моменту достиг пика. Сразу же после очередного щелчка стрелки в запертые двери зала заколотили девичьи кулаки (и даже туфельки). Раздались возмущённые визгливые женские крики. Скучавшие до этой минуты милиционеры и дружинники завертели головами, выискивая среди школьников нарушителей порядка. Но в толпу девиц они не сунулись – ограничились грозными окриками… на которые школьницы не обратили внимания: они уже буквально ломились в запертые двери, словно штурмовавшие Зимний дворец революционеры.

Громкий щелчок дверных запоров прозвучал, будто третий звонок в театре. Девицы отпрянули от створок. Их крики, словно по волшебству, сменили тональность: возмущение и негодование уступили место радостному предвкушению. Двери распахнулись – неторопливо, чтобы даже самые медлительные уклонились от встречи с ними. Школьницы бурным речным потоком хлынули в полутёмный зал. Я поспешил за ними следом – опередил лениво переставлявших ноги парней. Увидел, что многие девчонки устремились не в центр зала и не к стенам (около которых традиционно стояли парни). Они направились ближе к освещённой прожекторами сцене, где готовился дать представление вокально-инструментальный ансамбль Сергея Рокотова.

Ещё с порога танцзала я заметил, что Бурый и Веник уже заняли свои места. Петя Курочкин наигрывал спокойную мелодию, Веня Любимов (словно нехотя) отбывал спокойный ритм. Чага топтался около микрофона: Боря Корчагин не иначе как собирался петь – даже размялся: исполнил традиционные «раз, раз». Рокот прохаживался с гитарой в руках (подобно метавшемуся по тесной клетке волку) – посматривал на ворвавшихся в зал поклонниц, будто высматривал знакомые лица. Девчонки замахали ему руками, прокричали приветствия – на лице Рокотова не дрогнул ни один мускул: парень даже не улыбнулся. Зато застывшая около ведущих на сцену ступеней Белла Корж недовольно скривила губы. Она тоже всматривалась в лица школьниц, точно запоминала поклонниц Сергея, чтобы потом им «всё припомнить». Именно Изабелла меня и заметила – она всплеснула руками.

Подружка Рокота схватила меня за рукав и потащила на сцену – я не сопротивлялся.

– Где ты бродишь?! – шипела она. – Просили же: не опаздывай!

Рокотов прикоснулся к струне гитары – будто изобразил бруксизм (зубной скрежет). Его голос не восстановился – заговорил Сергей шёпотом. Собравшиеся около сцены школьницы не услышали те фразы, которыми меня поприветствовал лидер ВИА (лишь заметили по его мимике, что Рокот вложил в свои слова много эмоций).