Костя глянул на пораженную няньку и взглядом велел женщине уйти. Оглянулся на Фила, но парень уже и сам потихоньку отходил от двери, знаками дав понять Соболеву, что спустится, приготовит смесь для докорма.

Нет, не уволит он его, точно, слишком уж сообразительный у них эконом. Хоть об обеде теперь и приходится напоминать.

Убедившись, что кроме них в комнате никого не осталось, Костя опять глянул на жену. Карина уже устроила головку дочери на сгибе локтя и, отогнув отворот хлопкового халата, наблюдала, как София хватает грудь. Его самого каждый раз поражало, как такие маленькие дети четко знают, от чего зависит их жизнь и сытость, и, при полной беспомощности в иных делах, едва ли не ползут к материнской груди, пусть и напоминая при этом своими движениями больше извивающихся червячков-переростков, чем людей.

В этот момент Карина подняла голову и увидела его. Ее лицо, по которому продолжали катиться слезы, казалось белым и безумно напряженным.

— Я ужасная мать, да? — Хрипло прошептала Карина, тихо укачивая причмокивающую у ее груди дочку.

Константин прочистил севшее горло. Покачал головой.

— Ты для них — самая лучшая. Безусловно. И без всяких оговорок. — Тихо, но со всей убежденностью, на какую только был способен, заявил он, обняв жену за плечи. — Как и для меня. — Легко подтолкнув, он заставил Карину сесть в кресло, стоящее между детских кроваток.

— Я так долго боялась подойти к ней. — Карина провела пальцем по щечке дочери. — Так долго не брала на руки. А она так плакала… Костя! — У нее сорвался голос. — Я ненавидела себя за то, что не могу взять ее на руки. За то, что трушу. И так боялась, что сделаю что-то не так. Что сделаю ее такой, как я… Валентин говорил, но я… Это так трудно. Артем, он же мальчик. А она…

— Тихо. — Совсем, как она сама пара минут назад, прошептал Костя, гладя затылок и плечи жены, пока она продолжала кормить. — Ты безумно смелая, ты же смогла. Несмотря ни на что, ты смогла это преодолеть. — Он ладонью вытер слезы, которые капали с ее щек на носик Софии, заставляя малышку недовольно фыркать. — И если она будет хоть немного похожей на тебя, это будет прекрасно. Потому что я не знаю более умной, красивой и смелой женщины. — Усмехнувшись жене, Костя наклонился и поцеловал ее в губы, ощущая привкус слез Карины.

Видит Бог, он был готов построить Валентину еще хоть три клиники, за то, что психологу все же удалось что-то изменить в ее психике. За то, что она все-таки сумела перешагнуть свои страхи и опасения.

— Чувствую, мне таки придется раскошелиться на еще один завод, — решил он рассмешить и отвлечь ее. — Или, чего уже там размениваться? Не хочешь монополизировать всю ювелирную отрасль нашей страны, а, моя хорошая? — Подмигнул он Карине.

Она и правда улыбнулась, даже хмыкнула.

Костя сдержал слово, и вручил жене документы на право владения бывшим заводом Картова, едва ее перевели из операционной в палату. Хотя оба знали, что они лежали у Соболева все эти месяцы. Он получил их от Дмитрия еще до отъезда из Киева. Те должны были служить гарантией поддержки кандидата Константином и извинением Картова за непризнанное им покушение на Карину. Впрочем, принимая эти документы, Костя не уточнял, что не собирается соблюдать этот договор, о чем, насколько ему было известно, Картову все же сообщили перед смертью.

— Я подумаю. — Карина продолжала смотреть на личико дочери. — Посоветуюсь с поверенным. — Она усмехнулась. Выражение ее собственного лица казалось уже менее напряженным. Слава Богу, его жена успокаивалась. — Не много ли будет мороки с антимонопольным комитетом?

— Я как-нибудь это улажу.