– Здесь же ничего нет, – недоверчиво заметил Сэм, озираясь. – Мы даже до города не доехали. Тут только лес, фермерские поля и…

– Спасибо, что подвез.

Сэм затих, наблюдая, как я перетаскиваю с заднего сиденья свои вещи. Заметив у него под сиденьем бумажный пакет с несколькими бутылками глинтвейна, я пригрела одну за пазухой, воспользовавшись моментом.

Очень скоро шумная автострада скрылась за одним из холмов, который я обогнула, двигаясь по наитию, как рыба по давно знакомому течению. Невидимая нить вела меня туда, где можно утолить печаль так же, как жажду. Озеро Шамплейн тянулось где-то вдали, и, пускай видно его еще не было, я ощущала его прохладу на кончиках пальцев. Это придавало мне сил, не позволяя останавливаться даже из-за мысли: «Ты направляешься туда, где все началось. Ты ведь клялась никогда больше не ходить туда!»

С непоколебимой и ничем не объяснимой уверенностью, что лишь там с моей души спадет тяжкое бремя и все прояснится, я сбежала вниз по склону к заброшенному причалу. Отсюда было рукой подать до родового гнезда. Его стены бы точно исцелили меня, измотанную от нескончаемых путешествий, но здравый смысл еще не настолько покинул меня. Добровольно прийти в место утраты всего, что когда-либо было для меня дорого, казалось таким же самоубийством, как и дальше оставаться в Бёрлингтоне.

Однако причал и встреча со старым другом – не такой уж это и риск.

Скинув рюкзак и рухнув на поваленное дерево, которое принесло в бухту, я откупорила заколкой бутылку глинтвейна.

Уединение на берегу Шамплейн остудило мой пыл не хуже пары глотков из бутылки. Корица, кардамон, гвоздика и апельсиновая цедра – алкоголь обжег с непривычки, и я скривилась, но выпила еще. Раньше утешением для меня становились драгоценные побрякушки, а не выпивка, но сегодня был особый случай. Решиться на то, что я собиралась сделать, трезвой было попросту невозможно.

Я достала мятую салфетку из чикагской пиццерии и исписала ее тем языком, названия которому на свете не было. Закончив, я сложила салфетку в форме самолетика, вспрыгнула на обломок пирса и запустила самолетик в воздух. Он отправился в полет, подхваченный порывом ветра, а затем спикировал в воды Шамплейн.

И ничего не произошло.

Я уселась обратно на дерево и принялась ждать. Бутылка глинтвейна почти опустела, когда туман вдруг заклубился над гладью, похожий на сахарную вату. Гладь Шамплейн скрылась под ним, а затем озеро явило миру нечто поистине прекрасное.

Нимуэ мерцала, залитая янтарем уходящего солнца. Внутри ее тела, сотканного из алмазных волн, резвились маленькие разноцветные рыбки. Она поправила на голове венок, сплетенный из водорослей и полевых цветов, а затем вытянулась, приобретая человеческую форму. Почему все божества, бахвалясь своим превосходством, так ревностно стремятся походить на слабых людей?

– Верховная! – пропела Нимуэ, точно перезвон колокольчиков, и присела в изящном реверансе. Я ответила ей тем же, неуклюже роняя бутылку. – Я узнала твой почерк. Благие времена несут благие вести!

– Не совсем благие, – неохотно огорчила я духа – защитника ковена, и Нимуэ вмиг потускнела от грусти, перестав сиять. – Джулиан еще не повержен. Я просто… оказалась в Бёрлингтоне проездом и вдруг поняла, что не могу уехать, не повидавшись. Кажется, в последний раз мы виделись, когда я приходила сюда вместе с мамой…

Нимуэ поджала губы. Туман над озером сгустился.

– Ох, значит, моя служба не окончена, – скривила она лицо, прекрасное в той же мере, в какой и отталкивающее. – Бездомные в поисках пристанища без конца бредут сюда, как мотыльки на свет… Хранить твоего гнезда неприкосновенность весело, но вот с последним экземпляром я намучилась.