– Ты права, – признала я, пряча визитку в карман пальто. Запах одеколона и чабреца, сохранившийся на ткани, придавал уверенности, крупицы которой мне пришлось собрать в кулак, чтобы сказать: – Вдвоем идти слишком рискованно. Будь здесь и, если что пойдет не так, позвони Коулу и сообщи, где мы.

Тюльпана взметнула одну бровь вверх, но не проронила ни слова. Феноменально: Тюльпане, и нечего сказать, ха! Но она не была Коулом, который давал клятву следовать за мной даже в кромешный мрак и ложился на амбразуру, лишь бы не позволить мне совершить глупость. Тюльпана являлась ведьмой ковена Шамплейн и подчинялась его Верховной, как подчинилась бы ей я, поменяйся мы местами. Так было заведено, и незачем менять заведенный уклад. Она прекрасно знала это.

– Коул тебя убьет, – сказала Тюльпана равнодушно и окинула бар осторожным взглядом. – Иди и помни, что охотники пускай и не восприимчивы к магии, но они все еще смертные. Они не знают, кто ты такая, поэтому у тебя есть преимущество.

Я кивнула:

– Хорошо. У тебя есть салфетка?

Тюльпана непонимающе нахмурилась, но послушно протянула мне ее, испачканную пятнами сладкой горчицы, хот-доги с которой мы съели, посетив по пути к Рафаэлю привокзальную закусочную. Я взяла салфетку в руки и, стараясь не измазаться, разгладила ее пальцами, мысленно визуализируя образ, не дающий мне покоя.

«Мадам Саламандра. Но вообще меня зовут Зои».

Я помнила нашу первую встречу так же отчетливо, как и тот миг, когда возродила свой ковен, услышав долгожданную клятву по дороге в Берлингтон. Гадальная лавка Зои была средоточием всех традиций и культур: восточные орнаменты, греческие плеяды на стенах, благовония из мирры и ладана, элегантный сюртук из шалона на ассистенте. Я представила, будто снова нахожусь там – в маленькой комнатке, где, устроившись на пуфе в позе лотоса, Зои мирно попивает свой молочный улун. Цветастые юбки из флиса, пунцовая повязка, браслеты на запястьях и щиколотках. Оливковая кожа, желтые глаза с малахитовыми прожилками и зрачками несколько у́же, чем принято у людей. Я представила, как Зои улыбается мне, как здоровается, точно впервые, и смеется, собирая вещи. Я вообразила, будто она здесь, прямо передо мной, и я могу спасти ее, не теряя.

Закрыв глаза, я выдохнула свое воспоминание на салфетку. Оно проступило на ней чернильным рисунком, превратив ветхую бумагу в цветную фотографию из плотного картона, на которой была изображена Зои. Она щурила глаза, смешно приоткрыв рот, точно сфотографировали ее во время бурного монолога.

– Зачем тебе это? – спросила Тюльпана, когда я спрятала мое первое воспоминание о Зои в карман к мелованной визитке. – Что ты задумала?

– Если Рафаэль отдал Зои охотникам, – сказала я, на самом деле ничуть в этом не сомневаясь, – то кто-то в баре должен знать, куда ее увезли. Ты сказала, мое преимущество в том, что они не знают, кто я такая… Но что, если оно в другом? В том, что они, наоборот, будут знать правду обо мне?

Лицо Тюльпаны вытянулось, но возразить она не успела – я уже проскочила под руками гогочущих мужчин, хлынувших шумной гурьбой на улицу, и оказалась внутри «Железной девы». Дверь захлопнулась, и я почувствовала себя так, будто действительно залезла в живое орудие пыток – вокруг стальные шипы без просветов. Одно неосторожное движение – и они раскроят тело в бесформенное месиво.

Этими шипами были пьяные мужчины и женщины, каждый из которых мог оказаться убийцей, выращенным с единственной целью – уничтожать подобных мне. Но для туристки, которая якобы заглянула в этот бар по чистой случайности, они выглядели весьма безобидно: смеющиеся, опрокидывающие стопку за стопкой, в черных кожанках, как у Диего, и многие с таким же пирсингом на лице.