— Зачем вы туда ходили?

 — Вас интересуют мои личные дела? Скажу. Выпивали мы там с ребятами. Похоже, перебрали маленько. Ошибка вышла.

 — Ну, с ребятами — это, наверно, слишком смело сказано… Некоторым из этих ребят под семьдесят.

 — Вы имеете в виду старого Жигунова? Возможно, ему под семьдесят. Но, знаете, Галина Анатольевна, как относиться к ребятам, чего от них хотеть… Старый Жигунов вполне годился для хорошего застолья. Похлеще молодых лакал.

 — Кто был кроме вас?

 — Кроме меня? Сейчас постараюсь восстановить… Сам Жигунов — это раз. Его сынок был. Это два. Я была. Потом эти… Дергачевы. Квартиранты… Вот и все.

 — Подумайте, Борисихина, подумайте.

 — Да! Чуть не забыла, его и немудрено забыть — какой-то маленький хмырь с голубенькими глазками. Точно. Он сидел у печи, то ли промерз, то ли простуженный… А может, от скромности. Такое тоже бывает. Но когда стакан подносили, не отказывался. Даже в магазин, помню, мотанулся. Справился, все принес. Путем.

 — Кто еще?

 — Вроде все. Не знаю, на кого вы намекаете.

 — Я не намекаю. Я прошу еще раз вспомнить — не забыли ли вы кого-нибудь из участников застолья.

 — Давай-ка вместе проверим… Жигуновы. Дергачевы. Уже четверо. Хмырь голубоглазый из РСУ…

 — Свирин, — подсказала Засыпкина.

 — Да, кажется, так его фамилия… Потом этот длинный…

 — Какой длинный?

 — А черт его знает! Первый раз видела… Хотя нет, — Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась, но видно все-таки восстановилась не полностью — беспомощно уронила руки на колени, развела их в стороны. — Не помню. Вроде, видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке… Красивый парень, молодой… Но у меня с ним ничего не было, вы не думайте.

 — За вами пришел муж, так?

 — Пришел, — скривилась Борисихина. — На кой — ума не приложу. Но пришел, батю своего привел…

 — Да, вид у вас был не блестящий.

 — Могу себе представить, — усмехнулась Борисихина.

 — Он увел вас из дома Жигунова. Похоже, что тем самым от смерти спас.

 — А кто его просил? — неожиданно трезво спросила Борисихина. — Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании. А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять — это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло, я не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию… Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города не очень тревожит… Наверно, это плохо. Вы уж простите… Видно, конченный я человек.

 — Может быть, он вас любит?

 — Муж? С него станется… Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, — Борисихина невесело улыбнулась.

 — Ваш муж подозревается в, убийстве. Как вы думаете, мог он вернуться снова в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили, довели до безобразного состояния… Уж коли он вас любит, то наверно из ревности…

 — Я же сказала, что с длинным у меня ничего не было.