Что интересно, жильцы понимали, что у Дергачева не могло быть честного золота, понимали, что краденое, но никого это не смутило. Какое смущение, ежели можно кольцо отхватить дешевле.

Нефедов подходил к своему дому как раз в то время, когда мать увозили на милицейском газике. На допрос. Подождав, пока машина скроется за поворотом, Нефедов направляется домой. Окровавленные джинсы заталкивает под диван, не очень тщательно — чтобы маманя нашла, как только вернется, полусапожки ставит у вешалки. После этого подкрепился, прихватил плоский чемоданчик, набил его червивкой в ближайшем магазине и отбыл в Калугу. На заднем сидении автобуса он ткнул локтем парня, сидевшего рядом.

— В Калугу?

— Да, куда же еще…

— Я тоже. Выпьем? — Нефедов вынул из чемодана бутылку.

— Можно, — не отказался парнишка. Закон червивки. Открываются двери и сердца, исчезает настороженность, появляются благодарность и зависимость.

— Ну, задал я милиции работы! — говорит Нефедов.

— Точно?

— Про пожар на улице Кутузова слыхал?

— Так это ты? — задохнулся от восторга парень.

— Пришлось кое-кого призвать к порядку, — значительно ответил Нефедов, прикладываясь к горлышку.

Разговор не придуман. Нашли того парнишку. Его показания есть в деле — еще одно свидетельство размаха оперативной работы.

Неужели и этот разговор в автобусе — результат психологического шока? Нет. Был другой шок, продолжавшийся годами. До пожара жители городка даже не представляли, какой шалун живет среди них, какой озорник в модной одежке прогуливается по улицам. Пронеслась волна дурных заболеваний, маленькая такая волна, сугубо местного значения. Искали переносчика, а он, вот он, переносчик, первый красавец, которого многие не прочь были считать первым женихом. Авторитет отца, чопорность матери принимались за некое достоинство, распространявшееся и на сына. И не одно юное сердце вздрагивало — вот, мол, как молодые годы проводить надо, везде человек отметиться успел. И как знать, сколько казенных мероприятий успел обесценить Нефедов одним фактом своего безбедного существования. Да, вытрезвитель не относится к наиболее почитаемым учреждениям и сама попытка спасти дружка разлюбезного для многих в городке окрасилась в романтически возвышенные тона. А он в ореоле исключительности продолжал шествовать по улицам, шаловливый и улыбчивый.

— Ненавижу Потапова! — капризно кричал Нефедов, когда его в наручниках везли на место происшествия, к стенам обгоревшего дома, чтобы уточнить показания. Это же он выкрикивал в кабинете Засыпкиной, требуя, чтобы во время допроса не было Потапова, а если Потапов хотя бы заглянет в дверь, то он, Нефедов, не будет давать показания, откажется от тех, которые уже дал и вообще такое сделает, такое сделает, что следователь очень пожалеет, если хотя бы на минуту покажется ненавистный Потапов.

А между тем у Потапова приятное лицо, в глазах светится ум и ирония. Разговаривать с ним интересно, потому что за каждым словом серьезное отношение к своему делу и готовность выполнять его надлежащим образом.

Кто же он такой и чем вызвал столь буйные чувства в душе Нефедова? Потапов — сотрудник уголовного розыска и в его обязанности входит работа с такими вот шумными несовершеннолетними мальчиками и девочками.

У Николая Сергеевича Потапова мнение о Нефедове, о его умственных и общественных данных невысокое.

— Он, конечно, был довольно заметной личностью в городе. Попадаются иногда озорники, которые накрепко уверены в собственных правах на особое к себе отношение. Больше им, видите ли, положено, больше позволено.