У вас там где-то кнопочка сигнальная, конвоиры набегут… Так я за несколько секунд с вами управлюсь, а. Надежда Петровна?
— Нет, Нефедов, все равно не страшно, — улыбается Соцкова.
— Что бы я с вами не сделал, что бы я вообще не натворил, до двадцать восьмого августа, когда мне восемнадцать исполнится, все равно больше десяти не дадут, а десять я уже заработал. До конца августа у меня руки развязаны. Надежда Петровна. Вы поосторожней со мной, повежливей, а то я и осерчать могу… — улыбчиво говорил Нефедов.
Надежда Петровна признается, что ей стало немного зябко, когда Нефедов сказал, что до конца августа может натворить все, что угодно. Он растопырил пальцы и так посмотрел на них, словно прикидывал, какую им еще работу дать. Потом посмотрел на Соцкову, ухмыльнулся. Теперь она знает, как ухмыляются убийцы — с какой-то своей мыслью, невнятной такой, еще не осознанной, почти ласковой.
— Ладно, Нефедов, — Сказала тогда следователь. — Расскажите, как все произошло.
— Интересно?
— Ничуть. Спрашиваю только потому, что обязана. Протокол требует.
— Вы, наверно, думаете, что я всех ухлопал? Ошибаетесь, только двоих. Дергачева и его жену. А кому нужен этот никудышный слесарь? Жена его тоже… Меня еще благодарить должны.
— За Жигунова тоже?
— Старика я не трогал. Там по пьянке получилась очень смешная история — Дергачев приревновал к Жигунову свою беременную бабу. И ухлопал старика. Разволновался, выпить захотелось. А червивка кончилась. Но он знал, что бутылка есть у Свирина. А тот не отдает. Последняя бутылка, можно понять человека! Дергачев вырвал у него эту бутылку и — по темечку. А купил ее, между прочим, я! Мы со Свириным собирались идти к нему ночевать. Мне обидным показалось, что Дергачев так распорядился моей бутылкой… Ну и вроде того, что я сильнее оказался.
— Трезвее?
— Это само собой, — горделиво ответил Нефедов.
— И сильнее его жены?
— Лишний свидетель. Нельзя оставлять. Пришлось расстаться, — он шаловливо улыбнулся. — Зато и пожил месяц…
— Да, тут об этом подробно рассказано, — Надежда Петровна положила руку на пухлый том. — Сколько же вы тогда выпили?
— Ну как… Сначала Свирин купил шесть бутылок червивки, потом сходил и купил еще бутылку водки… Когда он пошел на третий заход, то принес четыре червивки и одну бутылку водки, а потом еще две водки. Но выпили мы не всю, потому что одну бутылку Дергачев разбил о голову Свирина. Ну и это… И Жигунов, и Дергачев к тому времени уже хороши были, а когда и выпили, конечно, того, расслабились. Пришлось мне с ними разобраться по-мужски.
— Оставьте! — прервала его Соцкова. — Ведь вы отчаянный трус. И сами это знаете. Эта болтовня — самое большое, что вы можете себе позволить. Вспомните, как вы метались по этому кабинету, когда проводилась очная ставка с сыном Жигунова!
Действительно, был такой случай. Когда решили провести очную ставку с Михаилом Жигуновым и устранить противоречия в показаниях, Нефедов пришел в ужас. Он обещал дать все показания, какие только требуются, лишь бы они не расходились с показаниями Жигунова и таким образом устранить саму возможность встречи.
— В чем дело, Нефедов? — не поняла вначале Соцкова. — Чего вы разволновались? Я задам вам несколько вопросов, вы ответите, подпишите… Не бойтесь Жигунова, не может он так просто убить вас. В этом нет ничего страшного.
— Он меня убьет! Вы понимаете, только увидит меня, сразу бросится и убьет за своего отца!
— Ну, Нефедов, успокойтесь… Вы же на голову — Не убьет, так по морде даст!
— По чьей? — не удержалась Надежда Петровна. |