Никогда раньше Крабат не замечал зелени. Сколько же разных оттенков у травы! А еще зелень березовых, ивовых листочков, зелень мха, кое‑где переходящая в голубизну, юная сверкающая зелень на берегу пруда, на живой изгороди, на кустах, темная затаенная зелень старых сосен в Козельбрухе, то мрачная, угрожающая, почти черная, то сверкающая, золоченная заходящим солнцем...

Несколько раз ему снилось одно и то же: будто идут они с Певуньей не то по лесу, не то по саду. Лето, тепло. На Певунье светлое платье. "Проходят под высокими дуплистыми деревьями, Крабат обнял ее за плечи, платок съехал у нее с головы, он чувствует щекой легкий завиток, хочет, чтобы она остановилась, посмотрела на него, тогда он увидит ее лицо. Но он знает – лучше этого не делать, чтобы никто другой, умеющий проникать в чужие сны, ее не увидел!

На мельнице заметили, что с Крабатом творится что‑то неладное. Очень уж он переменился. И вот уже Лышко стал ходить вокруг Крабата – разнюхивать, допытываться.

Ханцо поручил Крабату и Сташко подправить стершийся жернов. Они установили жернов у стены и принялись углублять желоба. Когда Сташко пошел поточить свой инструмент, явился Лышко с ворохом пустых мешков. Крабат заметил его, лишь когда тот раскрыл рот. Лышко вообще имел привычку подкрадываться.

– Ну! – начал он, подмигнув. – Как ее зовут? Она блондинка или брюнетка?

– Кто?

– Да та, о ком ты все думаешь последнее время. Ты что же, считаешь, мы слепые, не замечаем, что тебе вскружили голову, может, во сне, а может, и наяву? Хочешь, помогу с ней встретиться? Я знаю один способ. Понимаешь, жизненный опыт... – И, оглянувшись по сторонам, он зашептал Крабату на ухо: – Только скажи ее имя, и я все устрою!

– Отстань! Что за чушь ты там мелешь? Работать не даешь!

В эту ночь Крабату снова приснился все тот же сон. Они с Певуньей все идут и идут под высокими деревьями в летний солнечный день. Вышли на лесную опушку, и тут на них пала тень. Крабат накинул на голову Певуньи куртку. «Быстрее! Нельзя, чтоб он увидел твое лицо!» Держась за руки, они побежали обратно под сень деревьев.

Крик Ястреба, пронзительный, резкий, ножом полоснул по сердцу. И он проснулся...

Вечером Мастер вызвал Крабата к себе. Стоя перед ним и ощущая на себе его взгляд, Крабат почуял недоброе.

– Хочу с тобой поговорить! – Мастер сидел в кресле с каменным лицом, скрестив на груди руки – судья, да и только! – Ты знаешь, я жду от тебя многого, Крабат! Ты преуспел в тайной науке. Однако в последнее время меня одолевают сомнения: могу ли я тебе доверять? У тебя появились тайны, ты что‑то от меня скрываешь. Может, лучше, если ты сам, без принуждения, все мне расскажешь, не вынуждая меня выяснять? Скажи прямо, что тебя беспокоит? Подумаем вместе! Еще есть время!

Крабат ни минуты не помедлил с ответом.

– Мне нечего тебе сказать, Мастер!

– В самом деле нечего?

– Нет!

– Тогда иди! Но потом пожалеешь!

В сенях его ждал Юро. Он потянул его за собой на кухню, запер дверь.

– У меня тут кое‑что есть для тебя, Крабат!

Юро сунул ему что‑то в руку. Крабат раскрыл ладонь – маленький, высохший корешок на тройной крученой нитке.

– Возьми, надень на шею, а не то поплатишься головой за свои сны!

ДОГАДКА

Мастер стал теперь проявлять необычайное расположение к Крабату – выделял его среди других, хвалил за все, что ни сделает, словно хотел показать, что не таит зла.

Как‑то вечером, когда все остальные ужинали, будто ненароком столкнулся с ним в сенях.

– Хорошо, что я тебя встретил! Иногда, знаешь ли, под горячую руку не сдержишься и наговоришь глупостей.