Перед самым обедом санитар и медсестра вкатили в палату кресло-каталку с Фими. Осторожно переложили ее на кровать.

Девушка выглядела лучше, чем ожидала Целестина. Пусть и усталая, она улыбалась, а огромные карие глаза весело поблескивали.

Фими захотела посмотреть на законченный портрет Неллы и на свой, оставленный на полпути.

— Когда-нибудь ты станешь знаменитой, Цели, — прокомментировала она работы сестры.

— В следующем мире не будет ни знаменитых, ни очаровательных, ни титулованных, ни гордых, — Целестина улыбнулась, цитируя одну из наиболее знакомых ей проповедей отца, — ни власть имущих…

— …ни жестоких, ни ненавистных, ни завистливых, ни злых, — подхватила Фими, — ибо все это грехи нынешнего падшего мира…

— …и теперь, когда поднос для пожертвований плывет среди вас…

— …жертвуйте, как если бы у вас уже началась следующая жизнь…

— …не будьте лицемерным, жадным…

— …скаредным…

— …не привыкшим делиться…

— …Пекснифом этого мира.

Они рассмеялись, взялись за руки. И впервые после панического звонка Фими из Орегона Целестина подумала, что со временем все образуется.

Но несколько минут спустя, после еще одного коридорного разговора с доктором Дайнзом, оптимизма у нее поубавилось.

Высокое, не желающее снижаться кровяное давление Фими, присутствие белка в моче и другие симптомы указывали на то, что преэклампсия появилась уже давно, а это увеличивало риск ее развития в эклампсию. Артериальную гипертонию вроде бы удалось взять под контроль… но только за счет более сильных препаратов, чем те, которые поначалу собирались назначить ей врачи.

— Добавим к этому, — продолжил доктор Дайнз, — что у нее маленький таз, а это чревато осложнениями даже при обычных родах. И мышечная ткань шейки матки, которая должна размягчаться в преддверье родов, по-прежнему жесткая. Я не верю, что шейка сможет достаточно раскрыться, чтобы пропустить плод.

— А младенец?

— Нет никаких свидетельств врожденных дефектов, но некоторые анализы свидетельствуют о тревожных отклонениях. Мы все узнаем, когда увидим ребенка.

Укол ужаса пронзил Целестину, когда ей не удалось подавить образ чудовища, полудракона, полупаука, растущего в чреве ее сестры. Она ненавидела ребенка, зачатого от насильника, и ненависть эта страшила ее, ибо на младенце никакой вины не было.

— Если ночью ее кровяное давление стабилизируется, я хочу, чтобы в семь утра ей сделали кесарево сечение. После родов угроза эклампсии полностью отпадет. Я бы хотел передать Фими доктору Аарону Калтенбаху. Он — первоклассный акушер.

— Разумеется.

— Разумеется, я тоже буду присутствовать при родах.

— Я вам очень признательна, доктор Дайнз. За все, что вы сделали.

Целестина, сама едва шагнувшая в мир взрослых, притворялась, что крепкие плечи и жизненный опыт позволяют ей выдерживать эту ношу. На самом деле непомерный груз гнул ее к земле.

— Иди домой. Поспи, — предложил доктор Дайнз. — Ты ничем не сможешь помочь своей сестре, если сама окажешься на больничной койке.

Она осталась с Фими, пока та обедала.

Девушка на аппетит не жаловалась и вскоре после обеда заснула.

Дома, позвонив родителям, Целестина приготовила себе сандвич с ветчиной. Съела четверть. Дважды куснула круассан с шоколадом. Добавила ложечку орехового мороженого. Вкуса не почувствовала. Все казалось пресным, как больничная еда Фими, каждый кусок застревал в горле.

Не раздеваясь, Целестина плюхнулась на покрывало. Хотела немного послушать классическую музыку, а уж потом идти чистить зубы.