Всунув в ее руки бокал с вином, он с трудом выцедил свой и долго стоял, опустив голову. Наверное, Юлии показалось, что он угомонился.

— Я совсем вас не понимаю, — проговорила она. — Вы сильный человек. Я же чувствую в вас такую силу!.. Но вы — как ребенок!

Андрей только рассмеялся, опершись о стол:

— Нет, вы понимаете, все понимаете… Даже отчего кричит ваша обезьяна! — Он взял бутылку и бокал, догадливо поднял их над головой. — Мы сейчас угостим патруль! У него ведь тоже собачья служба!

Юлия догнала его у двери, заслонила ее собой.

— Не пущу! Андрей Николаевич, пожалейте меня, прошу вас!

— Хорошо, — согласился он. — Пожалею. Но давайте тогда подадим вашему охраннику! Он там в одной гимнастерочке, озяб!

— Не ходите, он латыш и не понимает по-русски…

— Ничего, поймет! — заверил он, отстраняя Юлию. — Все-таки собачья душа! Пусть порадуется!

Андрей сбежал с крыльца, отыскивая взглядом красноармейца, закричал:

— Стрелок! Эй, товарищ!

Юлия дрожала, стоя на крыльце, и зажимала ладонью рот.

Охранник маячил на своем месте — у калитки. Он и правда озяб, ежился, обнимая холодную винтовку.

— Пей! — Андрей подал вино. — Этому напитку полста лет, не меньше. Пей, а то где еще попробуешь царского!

Латыш осторожно и недоверчиво взял вино, пробормотал что-то на своем языке и, утерев губы, словно боялся запачкать бокал, выпил. Выпил и рассмеялся:

— Корошо! Корошо!

И Андрей засмеялся, толкнул его в плечо и, так смеясь, пошел в дом. Юлия заперла дверь на ключ, сказала решительно:

— Никуда больше не пущу!

— А мне больше никуда и не нужно! — закричал он и повалился в кресло. Увидев рояль у окна, завешенного черными гардинами, размел их, разгреб, чтобы было светлее, и откинул крышку инструмента.

— Играть буду! Играть и петь!

Руки отвыкли, не гнулись, и костяные клавиши, желтевшие в сумерках, выскальзывали и разбегались под пальцами. Он все-таки приловчился, нашел аккорд и запел:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны…

Однако бросил руки на колени и замолк, потом зашевелился и вновь повеселел.

— Нет, лучше спою песню врага моего! Гимн армии Николая Васильевича, адмирала Колчака!

Он подобрал мелодию, инструмент под его руками играл грубо, визгливо — словно просил пощады и хотел вырваться.

— Во веки славься Господь в Сионе! — прокричал Андрей первую строчку гимна и снова замолк. Помедлив, закрыл крышку.

— Не поется мне и не плачется, — выговорил он, глядя в лицо Юлии. — Вы устали от меня… Хорошо, я иду на место. Где мое место? У двери? — Направился было в переднюю, однако спохватился, заговорил тихо, доверительно: — На хозяйской кровати хочу! Пока хозяина нет! Где его спальня?

— Андрей Николаевич, милый! — взмолилась Юлия. — Я вам постелю в гостевой комнате. Идемте!

— Нет, хочу на хозяйской! — закуражился он и пошел сквозь анфиладу. Заблудился, попал в тупик, но узнал дверь ванной. Юлия попыталась увести его, однако Андрей засмеялся и, указывая на ванную, проговорил восхищенно:

— Я здесь воду украл! На четвереньках ползал…

Он побежал по лестнице наверх, Юлия не отставала, уговаривала, молила его; Андрей лишь пьяно смеялся и дергал двери комнат.

— Знаю! Знаю… Завтра будет порка. Но — хочу! На хозяйской!

И Юлия сама открыла перед ним маленькую дверцу, ввела в узкую, почти пустую комнату с одним окошком.