Брату подыскали имя, во-первых, отвечавшее пристрастию моего отца к астрономии, а во-вторых - призыву Мао осуществить в скором времени полет в космос.
Мне казалось, что родители заняты на службе чем-то необычайно важным, прямо-таки мир спасают. Каждый вечер я забирала сестер и брата из сада и яслей, волокла их домой, выдерживая подчас целые сражения с сорванцами из нашего квартала. Что ни день мне наставляли синяк или расквашивали нос в кровь. Впрочем, это меня мало задевало. Главное, не показать моим детишкам, как я трушу, переходя оживленные улицы или в темных сумрачных аллеях. Дети должны были видеть во мне образец мужества. Устроив их играть в гостиной, я принималась за растапливание плиты - пора было готовить обед. На растопку уходила пропасть времени - я никак не могла взять в толк, что дерево и уголь горят, только когда есть тяга. Мучаясь с плитой, я громко скандировала цитаты из Мао. Однажды, отчаявшись, бросила безуспешные попытки и заигралась с сестрами. Хорошо, ребята крикнули мне с улицы, что из нашего окна валит дым. Такое случалось трижды. Своих детей я старалась уложить спать засветло. Во сне малыши нередко сучили ногами, раздирая наши ветхие одеяла, вскоре превратившиеся в лохмотья. Когда дом затихал, я устраивалась на подоконнике и следила за подъездом, дожидаясь родителей. Темнело небо, в вышине сияла Венера, и я засыпала прямо на окне.
В 1967-м, когда мне было десять лет, мы переехали. Соседи снизу просто замучили нас попреками: как, мол, так, вас шестеро в четырех комнатах, а мы, вдесятером, ютимся в одной?! Где же революционная справедливость?! Они являлись к нам с ночными горшками и опорожняли их прямо на одеяла. Какая там полиция! Полицейский участок как ревизионистское учреждение был сметен революцией. Хунвэйбины сами начали грабить дома. И никто не отозвался на наши призывы о помощи. Другие соседи молча наблюдали. А нижние продолжали донимать нас. Что ни ночь приходилось очищать постели от их дерьма, покорно проглатывать унижения. Они совсем распоясались. Когда родителей не было дома, стращали нас, детей. Говорили, что у них дочь психическая и они, мол, за нее не отвечают, а та раз явилась ко мне с остро отточенным топором, угрожая разрубить мою голову пополам, точно это арбуз. И еще спрашивала, как мне это понравится! Я велела ей подождать, мол, обмозговать надо, понравится или нет, а сама сгребла детей и весь день просидела вместе с ними, запершись в уборной.
Однажды психическая напала на мою мать, когда та возвращалась с работы. Я видела, как они боролись на лестнице. Потом мать упала, а сумасшедшая пыталась пырнуть ее ножницами. Со мной что-то произошло: стояла рядом, смотрела, как кровь струится по маминому лицу, силилась закричать, но пропал голос. А эта психопатка сбежала по лестнице, несколько раз саданула сама себя ножницами, выскочила на улицу, где столпились зеваки, и, высоко подняв окровавленные руки, дико завопила: "Люди, на меня, работягу, напала буржуазная дрянь, интеллигентка, да это ж политическое убийство!" Тут вся ее родня высыпала. И тоже давай вопить: "Заплатим кровавый долг, кровь за кровь!"
И тогда отец сказал, что нужно переезжать. Скрыться. Он написал объявления об обмене: что у нас за квартира, какая требуется. Объявления налепил на придорожных деревьях. А назавтра к подъезду подкатил грузовик, полный домашнего скарба. Из кузова спрыгнули пятеро и заявили, что приехали по обмену. Отец попытался возразить, что мы еще ничего не решили, но те уверяли: "Наша квартира будет вам в самый раз". "Но мы ведь ее даже не видели", - урезонивал их отец. "Так посмотрите сейчас, вам понравится". - "Сколько же там комнат?" - "Три, полный ажур, шанхайская норма". - "А вам известно, что под нами живет сумасшедшая?" - вмешалась моя мать. Приезжие равнодушно отмахнулись. Сообщили, что они, отец и сыновья, - рабочие Шанхайского сталелитейного. Сыновьям пора жениться, нужна жилплощадь да поскорее. |