|
Я неохотно вхожу в эту мрачную и безотрадную долину, где кусты растут в сухих каменистых теснинах. Долина выглядит такой обычной, воздух ее пахнет преступлением, глупостью, трусливыми поступками. Мною овладевают отвращение и ужас. Я неуверенно иду по валунам, избегая темных мест, опасаясь наступить на змею. Солнце слабо светит в сером и далеком небе, а все листья пожухли. Кукла с отломанной головой лежит передо мной среди камней, в нескольких шагах впереди — маленький фартук, а дальше, за кустами, тело маленькой девочки, покрытое ужасными ранами, вымазанное в крови. Одна нога прикрыта чулком и туфлей, другая — босая, кроваво раздавленная, голова — где голова? Голова — каша из крови с волосами и белыми кусочками костей — среди камней, вымазанных мозгами и кровью. Взгляд мой захвачен этим ужасным видом — скрытая фигура, вроде как женская, спокойно стоит за ребенком; лицо ее покрыто непроницаемой завесой. Она спрашивает меня:
О.: «Что ты скажешь на это?» Я: «Что я должен сказать? Словами этого не скажешь». О.: «Ты понимаешь это?» Я: «Я отказываюсь понимать такие вещи. Я не могу говорить о них, не приходя в бешенство». О.: «Зачем впадать в бешенство? Ты можешь точно так же бесится каждый день, ведь такие и похожие вещи происходят постоянно». Я: «Но обычно мы их не видим». О.: «То есть знания того, что они происходят, недостаточно для того, чтобы разозлить тебя?» Я: «Если у меня есть только знание о чем-то, все легче и проще. Ужас менее реален, если все, что у меня есть — это знание». О.: «Подойди ближе и увидишь, что тело ребенка было вскрыто; вынь печень». Я: «Я не прикоснусь к этому трупу. Если кто-нибудь увидит это, он подумает, что я — убийца». О.: «Ты трус; вынь печень». Я: «Зачем мне делать это? Это абсурдно». О.: «Я хочу, чтобы ты удалил печень. Ты должен сделать это». Я: «Кто ты, чтобы отдавать мне такой приказ?» О.: «Я душа этого ребенка. Ты должен это сделать ради меня». Я.: «Я не понимаю, но верю тебе и сделаю эту ужасную и абсурдную вещь». Я вхожу в полость тела ребенка — она все еще теплая — печень еще крепко держится — я беру нож и отрезаю ее от связок. Затем вынимаю и держу в окровавленных руках перед фигурой. О.: «Спасибо». Я: «Что мне делать?» О.: «Тебе известно значение печени, и ты должен совершить с ее помощью акт исцеления». Я: «Что нужно делать?» О.: «Возьми часть печени от целой, и съешь ее». Я: «Чего ты требуешь? Это абсолютное безумие. Это осквернение, некрофилия. Ты делаешь меня соучастником этого омерзительнейшего из преступлений». О.: «Ты выдумывал ужаснейшие наказания для убийцы, которые могут искупить его действия. Есть только одно искупление: усмири себя и ешь». Я: «Я не могу — я отказываюсь — я не могу принять на себя эту ужасную вину». О.: «Ты причастен к этой вине». Я: «Я? Причастен?» О.: «Ты мужчина, и это совершил тоже мужчина». Я: «Да, я мужчина — я проклинаю того, кто совершил это, за то, что он мужчина, я проклинаю себя за то, что я мужчина». О.: «Так прими участие в этом, усмири себя и ешь. Мне нужно искупление». Я: «Так пусть это будет ради тебя, раз ты душа этого ребенка».
Я преклоняю колени на камень, отрезаю кусок печени и кладу в рот. Тошнота подкатывает к горлу — слезы брызгают из глаз — холодный пот покрывает лоб — сладковатый вкус крови — я глотаю с отчаянным усилием — не получается — снова и снова — я почти теряю сознание — свершилось. |
