Появляется официант. Он окидывает меня скептическим взглядом и поворачивается к Захарову:

— Что изволите пить?

— Мне Лафройг для начала, с кубиком льда, пожалуйста, а мистер Шарп будет…

— Газированную воду, — мямлю я.

— Конечно, сэр.

— Потом принесите блины, три унции иранской осетровой икры, мелко порубленное яйцо и лук, побольше лука. Потом мы оба выпьем по рюмке водки — «Империя», охлажденная. Потом палтус под горчичным соусом, тем самым коронным соусом шеф-повара. И наконец, два фирменных pain d’amandes. Кассель, ты не против? Тебе подходит такое меню?

Никогда не пробовал почти ничего из вышеперечисленного, но признаваться не хочется. Киваю.

— Все превосходно.

Официант, избегая смотреть в мою сторону, уходит.

— Ты что-то нервничаешь. — Верно, но можно было этого и не говорить. — Я думал, в Уоллингфорде вас готовят к светской жизни.

— Они вряд ли рассчитывали, что у меня будет такая светская жизнь.

— Но ты можешь сделать ее такой, Кассель, — улыбается Захаров. — Твой дар сродни этому клубу, и из-за него ты тоже нервничаешь. Небольшой перебор получается?

— В смысле?

— Можно мечтать, как потратишь миллион долларов, но о миллиарде мечтать уже не так приятно. Слишком много возможностей. Дом, который хотел купить, кажется маленьким. Путешествие, в которое хотел поехать, — дешевкой. Собирался отправиться на остров, а теперь подумываешь — не приобрести ли его. Кассель, я помню, ты мечтал стать одним из нас. А теперь ты лучший из нас.

Не отрываясь, смотрю на огонь в камине, поворачиваюсь, только когда официант приносит напитки.

Захаров поднимает бокал с виски и молча крутит его в руке, любуясь переливающейся янтарной жидкостью.

— Помнишь, как тебя выкинули с Лилиного дня рождения из-за драки с ее одноклассником? — Он коротко и отрывисто смеется. — Ты хорошенько приложил его головой о раковину. Было столько крови.

Невольно дотрагиваюсь пальцами до мочки уха и улыбаюсь через силу. После поступления в Уоллингфорд сережку пришлось снять, дырка почти заросла, но я до сих пор помню, как она приложила к уху кубик льда, помню раскаленную иглу и ее теплое дыхание на своей шее. Ерзаю в кресле.

— Мне следовало еще тогда обратить на тебя внимание. — Приятная, конечно, лесть, но он врет. — Ты знаешь, я хочу, чтобы ты на меня работал. Но у тебя есть некоторые сомнения. Давай их разрешим.

Официант приносит первое блюдо. Крошечные жемчужинки икринок лопаются во рту, оставляя на языке соленый морской привкус.

Захаров с видом истинного джентльмена намазывает блины французской сгиmе fraiche и посыпает сверху рубленым яйцом. Только вот рукав сшитого на заказ костюма слегка оттопыривается там, где спрятана кобура с пистолетом. Вряд ли разумно ему рассказывать о своих нравственных метаниях. Но что-то же нужно сказать.

— А как работал дедушка? Вы ведь давно его знаете?

— Твой дед — выходец из другой эпохи, — улыбается он. — Мастера из поколения его родителей считали себя хорошими, добропорядочными людьми и магию воспринимали как дар. А Дези уже с рождения оказался преступником. Когда он родился? Спустя лет десять после введения запрета. Выбора у него не было.

— Тогда их и стали называть мастерами, появилось выражение «поработать над кем-то», — вспоминаю я рассказ миссис Вассерман.

— Да. А до запрета говорили «ворожить».