Гостиницу «Жемчужная» построили лет семь назад исключительно для иностранцев, оборудовали по последнему слову курортной архитектуры, но рухнул детант, резко снизилось количество иностранных туристов, и почти импортный комфорт стал – слава Богу! – доступен нашему брату. Не всем, конечно. Летом достать номер в этой гостинице могут только партийные начальники высокого ранга, либо крупные махинаторы левой экономики. Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, поэтому скромно забронировал себе номер зимой и уже 10 января отогревался здесь от московских морозов. 13 января, на старый Новый год, тут была такая теплынь, что расцвели олеандры, и в зеленой самшитовой роще удалое краснодарское начальство баловало шашлыками из молодой баранины и экспортными речными раками своих «высоких» гостей – подпольных дельцов из Закавказья. Налицо была очередная темная сделка, но хоть я и следователь Прокуратуры СССР, на кой они мне нужны, когда я на отдыхе? Всех не разоблачишь, вместо одних, которые идут под суд, тут же всплывают другие – пошли они все на фиг! У меня свой номер в «Жемчужной», балкон с видом на море и девочка Нина – 18-летняя циркачка из соседнего дома отдыха ВТО! Но сразу после старого Нового года все стало здесь круто меняться. Сначала поползли слухи, что в Москве идет операция «Каскад» – то есть повальные аресты главарей левой экономики (и тут же опустели сочинские рестораны). Потом весь город накрыло снежным бураном (опустели пляжи). А вчера, в четыре утра, ввалился в мой номер Марат Светлов, выпил с дороги стакан коньяка и сказал, что прибыл с оперативной милицейской бригадой брать заправил сочинской курортной мафии. Заодно, как сорока на хвосте, он привез глухую милицейскую сплетню о самоубийстве шурина Брежнева – первого заместителя Председателя КГБ генерала Сергея Мигуна: якобы, секретарь ЦК Михаил Суслов уличил Мигуна в связях с левым бизнесом и потому Мигун застрелился.

Но я в эту сплетню не поверил (чтобы в нашем правительстве кто-то застрелился?! Да еще – Мигун, хозяин КГБ!), и только теперь эта телеграмма с двумя красными полосами – знаком особой воинской секретности – наводила на размышления.

Почему Генеральный прокурор засадил в это дело меня, а не других следователей – «важняков», которые у него там под рукой, – Бакланова, Рыжова, Хмельницкого? Почему телеграмма послана не по почте и даже не по кремлевской телефонной связи, а по армейской линии? Почему спешка – военный эскорт, армейский вездеход и специальный самолет в адлерском аэропорту, словно я чуть ли не член Политбюро? И почему в газетах до сих пор нет сообщения о смерти Мигуна? Черт побери, в руках у Аверьянова была свежая «Правда», а я выпроводил его из номера и не попросил газету… А самое главное – не дай Бог, чтобы сплетня, привезенная Светловым, оказалась правдой! Что ж мне – Суслова, что ли, допрашивать? Обвинять его в доведении Мигуна до самоубийства? Нет, если бы это было самоубийство, да еще при участии самого Секретаря ЦК Суслова, то в эти тайны мадридского двора вряд ли станут посвящать такую пешку, как я. Тут что-то другое, не связанное с Сусловым, слава Богу. Но что?

Ниночка заворочалась в постели, поджала от холода ноги и попросила жалобно:

– Игорь, укрой меня, мне холодно.