Он с видом гурмана облизал нос и испустил неприличный звук.

— Я функционирую, — сказал он. — Остальное — шуточки. А теперь, теперь я возвращаюсь в строй. Я вас люблю, может быть, я буду понимать вас и дальше, но я ничего больше не скажу. У меня есть мой гавиан. Найдите своего.

Лиль высморкалась и погладила сенатора. Тот повилял хвостом, уткнулся носом в шею гавиана и задремал.

— А если их на всех не хватает, этих гавианов? — сказал Вольф.

Он помог Лиль встать.

— Увы! — сказала она. — Из меня гавиана не получится.

— Лиль, — сказал Вольф, — я так тебя люблю. Почему же я не так счастлив, как сенатор?

— Дело в том, что я слишком мала, — сказала Лиль, прижимаясь к нему. — Или же ты ошибаешься. Принимаешь одно за другое.

Они ушли с кухни и уселись на большой диван.

— Я перепробовал почти все, — сказал Вольф, — и нет ничего, что я хотел бы сделать еще раз.

— Даже меня обнять? — сказала Лиль.

— Разве что, — сказал, делая это, Вольф.

— А твоя старая ужасная машина? — сказала Лиль.

— Она меня пугает, — пробормотал Вольф. — То, как переосмысливаешь вещи там, внутри…

От неудовольствия, где-то в районе шеи у него начался нервный тик.

— Все делается для того, чтобы забыть, но сначала передумываешь все заново, — продолжал он. — Ничего не опуская. С еще большим количеством деталей. И не испытывая того, что испытывал когда-то.

— Это так тоскливо? — сказала Лиль.

— Невыносимо. Невыносимо тащить за собой все, чем ты был раньше, — сказал Вольф.

— Ну а меня ты не хочешь увести с собой? — сказала Лиль, лаская его.

— Ты прекрасна, — сказал Вольф. — Ты нежна. Я люблю тебя. И я обманулся.

— Ты обманулся? — повторила Лиль.

— Иначе и быть не может, — сказал с неопределенным жестом Вольф, — пентюх, машина, возлюбленные, работа, музыка, жизнь, другие люди…

— А я? — сказала Лиль.

— Да, — сказал Вольф. — Была бы ты, но невозможно залезть в шкуру другого. Получаются двое. Ты полна. Ты вся целиком — это слишком; а сохранения заслуживает все, вот и нужно, чтобы ты была иной.

— Залезь ко мне в мою шкуру, — сказала Лиль. — Я буду счастлива: ничего, кроме нас двоих.

— Это невозможно, — сказал Вольф. — Чтобы влезть в чужую шкуру, надо убить другого и содрать ее с него для себя.

— Обдери меня, — сказала Лиль.

— В этом случае, — сказал Вольф, — у меня тебя уже не будет, буду я в другой шкуре.

— О! — совсем грустно сказала Лиль.

— Когда обманываешься, все именно так и выходит, — сказал Вольф. — Дело в том, что обмануться можно во всем. Это неизлечимо, и это повторяется каждый раз заново.

— У тебя совсем не осталось надежды? — сказала Лиль.

— Машина… — сказал Вольф. — У меня есть машина.