|
Стольничные, подавалы и прочий мелкий люд, коему было положено присутствовать у князя на трапезе, уже спешили из нижних дворов поближе к терему. Бездельников и прихлебал не перечесть — гнать бы их всех, да нельзя китежское княжеское застолье должно быть не хуже новгородского. А сколько добра переводится впустую! Да ладно бы только за столом, а спальничные, одевальные… А дружина? Вся гвардейская сотня токмо и может, что подпирать столбы в княжеских хоромах. Раньше было не так! Раньше каждый человек своим трудом добывал пропитание, одежду, кров и еще платил десятину городу для содержания дружины. А если это добро тратили неправильно, то городское вече строго спрашивало со старосты. Потом появилась княжеская десятина, церковная — и пошло, пошло… Может быть, с непомерной жадности, с призрачного блеска византийской роскоши, затмившей русичам глаза, и началось медленное, не сразу заметное разложение всего государства Киевского? Началось с того рокового дня, когда великий князь Владимир раздал вотчины своим отпрыскам. Возможно, и еще раньше, возможно, все случилось в тот день, когда поплыло по Днепру отвергнутое тело старого бога… Тысячу лет несчастий предрекли волхвы за святотатство, так, может, оно началось, это черное тысячелетие?.. Владислав видел, как медленно, незаметно, откуда-то из потаенных глубин пробивается на поверхность зло, упорно отращивая свои ядовитые ростки день за днем… И не в том дело, что усилился разбой на дорогах, а поборы и взяточничество прочно свили свое гнездо в палате писцов, а в том, что озлобились и ожесточились люди, потерявшие веру в своих князей. Ложь как ржавчина начала разъедать больное тело государства, подготавливая почву для новых зловещих ростков. И тут как раз, словно ждали подходящего времени десятки лет, объявились неизвестные степные племена. Вздохнув и перекрестив лоб в сторону недавно возведенного нового храма, князь прошел в потайную горницу в своих хоромах, где стоял резной истукан Дажбога. В былые времена не нужно было прятать в домах изображения старых богов и они свободно стояли по специальным, отведенным для этого урочищам, среди лесов и полей — но то было раньше… Теперь приходилось таиться от многочисленных соглядатаев, чтобы не прослыть язычником и не навлечь на себя опалу Мономаха и Светлейшего Киевского князя. Молитва Владислава была недолгой. С домашними божками русичи привыкли обращаться по-свойски, как с членами семьи, и хотя Дажбог был рангом повыше, попав в домовую ризницу, он становился членом рода. Владислав просил Дажбога не оставить его своей мудростью, поддержать в нелегких переговорах и помочь отличить ложь от истины — прикинуться магом мог какой-нибудь чужак, пришелец из неведомых северных лесов. О них ходило много страшных рассказов. Говорили, что там до сих пор обитали волхвы, исчезнувшие на Руси вместе со старыми богами, которым они служили когда-то… Закончив излагать свои просьбы к Дажбогу, Владислав не забыл оставить в жертвенной чаше щедрый дар из меда и пшеничных зерен. Бог, как и все остальные в его доме, должен чувствовать себя сытым. Ощущение волшебного сна не покидало Глеба с того момента, как он попал в Китеж. Каждую минуту с замиранием сердца он ждал пробуждения и возвращения в серую безрадостную действительность, окружавшую его все последние годы. Но пробуждение так и не наступило. Вместо этого из потаенных глубин прошлого всплыл в центре Светлояр-озера сказочный град… Он стоял в окружении собственного отражения от чистой озерной воды, и солнце золотило крыши его домов, его бревенчатые крепостные стены. Люди двадцатого столетия не видели воочию даже малого черепка из этого града, лишь легенда о нем осталась в памяти народа, такая же светлая, как сам город… Проплыли мимо огромные, в три человеческих роста, ворота, срубленные из дубовых, окованных железом бревен. |
