— Мартышка и есть мартышка… Лучше б сдох! Нам теперь в нем надобности никакой, не до пароходов…

— Ты о чем, старик?

— Может, я шепну Чаре, ведьме нашей?

— Это как?

— Назад, на тот свет, возвернёт. Она легка на руку, лишь прикажите.

— Отравить, что ли?

— И не заметит никто. Уснёт желторожий, и все концы.

— Ах ты, чёрт! — Дилижанс задохнулся дымом. — Чего городишь, старый хрыч?

— Как скажете…

— Они ж это?.. Герои! Теперь они мне знаешь как нужны? Братва только о них трёп и ведёт! Это ж какой пример нашим молодцам! Урки про них сказки такие разведут!..

— Эти умеют…

— Ты газетки-то читаешь, старик?

— Газетки? — хихикнул Прохор. — Зачем они нам. Жива была моя бабка, сходила с ума, а мне не до них.

— Перековывать тебя надо! — захохотал Дилижанс. — Товарищи повсюду о чистке заговорили, нам об этом тоже следует подумать. А что? В ногу со временем поспевать надо. Я их по-свойски наградить думал.

— Без этого не обойтись.

— Орлы-то наши, знаешь, как своим подвигом Ваську подняли?

— Василия Евлампиевича?

— Читал бы газетки, не спрашивал. Вот, послушай, — он захрустел бумагой, — «…за ликвидацию банды атамана Бороды, длительное время свирепствовавшей близ города и грабившей обозы рыбопромышленников, представлены к почётным грамотам»… — он прервался, прокашлялся. — Это лишнее. Вот: «…сам атаман коварным и обманным способом проник в ряды нашей Красной милиции, поэтому долгое время был неуловим и ему удавалось вершить свои чёрные дела»… — Дилижанс поперхнулся, сплюнул, кашлянул, прочищая горло, сипловато пожаловался. — Всё у этих газетчиков в одной куче, пока до главного доберёшься… Вот: «Своей энергией, повседневным упорным трудом товарищ Турин честно выполнял все задания Советского Правительства, чем оправдал высокое звание Красного Пинкертона».

— Кого, кого?

— Уровень повышай, старик, — захохотал Дилижанс. — Вот тебе и Васька-божок! От самого товарища Полякова ему поздравления! Большой человек в губисполкоме! У них это, знаешь!.. — Он крякнул и продолжил: — «…Крепче держи Красное Знамя Труда, товарищ! Пусть оно ярко горит назло капиталистам и на великую радость пролетариям Земного Шара!» Но то бумага. А Василия нашего ещё и по службе продвинули. Теперь он ого-го!

— Вона, значит, куда дотянулся…

— Вознёсся, старик. Вознёсся. — Дилижанс высморкался. — А за тех двоих молодцов теперь ты в ответе. И ведьме своей скажи, чтоб ни-ни!

— Да упаси Бог! Я что же… Как вами велено будет.

— Через неделю чтоб оба на ногах были. А встанут — ко мне.

Хлопнула калитка во дворе. Коновал затушил окурки и свой, и мой в собственной огромной лапище, бережно перетащил меня на сеновал.

— Так, — потрепал он меня за волосы, — Красные пинкертоны, значит…

Развернулся и ушёл.

Тем закончилась наша встреча с Китайцем, впрочем, что я мелю, так началось наше дальнейшее содружество.

VI

Не надо большого ума догадаться, что последовало дальше. Вонючка, новая шестёрка Панкрата, утром уже рассвистел, что Китайца увезли из «Белого лебедя». Взялись за него якобы настоящие сыскари из уголовки. Прикид следовал очевидный: моего дружка будут раскручивать на убийство Голопуза, а на всякий случай подвесят с дюжину дохлых кражонок, числящихся нераскрытыми, или какой-нибудь гоп-стоп завалящий.