– Лиля! – раздалось из темноты. – Лилька!

Они со смехом вынырнули из боковой аллеи, несколько парней, девушки, светлые платья и рубахи светились в темноте.

– Ой! – обрадовалась она. – Это Жорик. Вот здорово! А вы куда?

– На Морвокзал, – сказал солидный Жорик. – Там у них бармен новый. Идешь? И этот с тобой?

– Это… как тебя зовут? – обернулась она ко мне.

Она уже забыла.

– Альберт, – сказал я.

– А это Алик. Точно. Пошли с нами, Алик?

– Нет, – сказал я сухо, – извините, нет.

– Ему домой надо. В кроватку. Да, Алик?

Я молчал.

– Да ты не грусти. Увидимся.

Она легко чмокнула меня в щеку, обдав запахом сладких духов. Я смотрел, как они, смеясь, уходят в темноту, по перечеркивающим дорожку полосатым теням… Я ненавидел себя. Пять, – думал я. – Пять километров. Без всяких скидок. Вот тебе, вот тебе, вот тебе…

Он торопливо поздоровался. Не потому, что был невежливым, просто спешил: через полчаса мы закрывались, и уборщица тетя Зина уже начала возить шваброй по линолеуму. И попросил… «Страдания юного Вертера».

Может быть, думал, что связник ему что-то там оставил?

Но когда я вынес синий томик, не столько затрепанный, сколько полинявший от времени, он разочарованно сказал:

– А другого издания у вас нету?

– С картинками, что ли? – не удержался я.

– Нет, просто другого… год, издательство…

– У нас и этого-то никто не берет, – сказал я честно. – Зачем нам два Вертера?

– Ну да, у вас, наверное, все больше фантастику просят.

Мы подписались на такую красно-белую серию, где печатали наших и не наших фантастов, и два тома – Саймака и Стругацких – у нас уже заиграли.

– Да, – сказал я. – Классику сейчас вообще мало кто берет. Только ученики и учителя.

Обычно я не слишком-то стремлюсь разговаривать с посетителями, но тут мне стало интересно. Зачем это он им понадобился? И что они такое делают в своем КБ, что он брюки себе новые не может купить, а продает шпионам государственные тайны?

– Вот вы вообще что кончали? – спросил он строго. – Библиотечный техникум?

– Три курса истфака, – сказал я.

– Ну, тогда вы должны понимать. Будущее – это то, чего нет. Вообще нет. Понимаете? Какое придумаете, такое и будет. Их тысячи, миллионы, этих будущих. А прошлое – одно-единственное. Оно требует к себе уважения.

– Поэтому вы и предпочитаете классику?

– Да. Возможно.

– Книги врут, – сказал я неожиданно для себя. – Даже хроники. Летописи. Написал что-то один-единственный человек, а мы ему верим. А может, он это по заданию партии и правительства писал?

– Или сам добросовестно заблуждался, да? – улыбнулся он. Зубы у него были слишком белые и ровные – наверняка искусственные.

Мне нужна хотя бы пара недель. А там пусть делают, что хотят.

– Вы правы, – сказал он задумчиво. – Это действительно нельзя проверить. Но ведь не в этом дело! Для нескольких поколений то, что написал хронист, и есть самая настоящая правда. Возьмем, например, «Слово о полку Игореве»…

– Подделка, – решительно сказал я. – Это кто-то из мусин-пушкинского круга, скорее всего, с благоволения и ведома самой Екатерины.