– Вот он, ваш Толстой.

– Посмотрите вы, ладно?

– «Наташа…» – начал я, поскольку том сам собой раскрылся на триста девяносто пятой странице, – «…касательно личности их раненого спутника, тогда как Соня…». Это не та книга. Вы ее подменили, да?

– Нет, – уныло сказал он, – просто это распространяется все дальше. Как инфекция. Так я и думал.

– Скажите, – спросил я, – а вы газеты читать не пробовали?

Он прикусил губу, и я понял, что попал в точку.

Вот почему они им заинтересовались. Из-за газет. Ведь если…

– Я, наверное, вообще не буду читать, – быстро сказал он.

– Вы думаете, если вы прочтете газету, и там… если везде будет написано, что…

Что границы открыты, никто не спрашивает никаких справок, и мне не надо…

Что я никогда, никогда не лежал в психушке.

Что меня любит Лиля.

Не сложись все так, как сложилось, не прищучь они профессора Литвинова, не разгони кружок… Приходил человек в сером, вел долгие разговоры, смотрел укоризненно… Что я тогда ему сказал? О ком?

Не помню.

И я сказал хриплым шепотом:

– Если это правда… а вдруг… вы можете сделать так, чтобы все это… ну, это, вы понимаете? было лучше?

– А если представить поярче…

– Что?

– Ну, Наполеон отменил крепостное право, просто росчерком пера, взял и отменил, и крестьяне взяли вилы и… Нет, не то. Опять получается то же самое… Или вот…

– Вы знаете, – сказал он, – это мне приходило в голову. Но это как-то слишком глобально. Я не… не умею думать общими понятиями. Не представляю их. Только что-то частное, детали, подробности. Это да…

– Подробности. – Я задумался. – Вот вы говорили, что подробности тоже могут…

Мы сидели в кафе «Росинка» над морем и пили пиво. Немолодая, лет тридцати, женщина за стойкой нарезала бутерброды. Сквозь нейлоновую блузку проглядывал бюстгальтер, лишь чуть прикрывавший темные круги вокруг сосков. Я отвернулся.

Он сказал:

– Я думал, только сумасшедший мне поверит.

Я молчал, чувствуя, что краска заливает мне шею, щеки, виски. Потом с трудом выговорил, потому что молчание уже было просто невыносимым:

– Это был просто нервный срыв…

– Ах, вот оно что… – Он неловко покрутил головой. – Это вы потому бросили институт?

– Да, – сказал я, – да, отчасти. У нас был студенческий кружок, и они…

– А! – Он понял. Люди его возраста такие вещи понимали быстро.

– Так вы попробуете?

– Ну что же я могу сделать? – Он снял очки и как все близорукие люди сразу приобрел беспомощный вид. – Ведь даже если что-то и меняется, то трудно предугадать, как и что именно! Кстати, теоретически уже должны быть какие-то изменения, разве нет? Если «Юный Вертер» и Наташа с Соней…

Буфетчица подошла к нашему столику, и я заказал еще «Жигулевского».

– Вроде никаких. Но я все равно завтра что-нибудь вам подберу… такое… Просто, чтобы… ну, проверить, а вдруг? Понимаете?

– Да, – вздохнул он, – понимаю. Только завтра я не могу. Работа.

– Ну после работы? На этом самом месте.