«Ох уж эти дамы, — незлобиво подумал молодой человек. — Что им и надо-то — всего-то немножко секса да ласки».

Чьи-то, как показалось Андрею, женские руки ловко сняли с него кафтан, камзол и рубашку, после чего закутанная в длинный плащ фигура, надушенная так, что с непривычки можно было грохнуться в обморок, взяв лейтенанта за руку, подвела его к алтарю.

Пьер в масонской ложе! — Громов поспешно спрятал улыбку — настолько все было похоже, правда, у Толстого в этой сцене эротизм как-то не очень угадывался… а, может, он его просто не описывал — не те были времена, вот описал бы, так нынешние школьники изучали бы сей пухлый роман и, в силу возраста и общей неразвитости мышления, не очень-то понятный им роман, с куда большим интересом и удовольствием.

В трепетно-оранжевых отблесках горевших вокруг факелов и костров зловеще сверкнуло лезвие. Подняв меч вверх, Красный Барон (или лицо, его заменяющее, в этом вопросе сеньор лейтенант еще не мог судить точно) громко произнес какую-то галиматью, непохоже, чтоб по-каталонски или на каком-то другом языке, закончив его словами «Анатас» и «Нима».

— Анатас! — разом опустившись на колени, повторили присутствующие. — Нима!

Так это же… это же «Сатана», только наоборот — Анатас! Вдруг сообразил Андрей. А «Нима» — Аминь!

Меч опустился, быстро уколов неофита в левое плечо — надо отдать ему должное, главарь секты действовал грациозно и ловко. Громов даже не дернулся, не почувствовал боли, только какое-то жжение…

Капли крови упали на проворно подставленный кем-то пергаментный лист — договор с дьяволом? Все поднялись с колен и что-то дружно запели, а Красный Барон с остервенением воткнул меч в алтарь! Песня тут же оборвалась, и главарь, подойдя к вновь принятому члену, негромко сказал:

— Теперь ты с нами, брат! Отныне и навсегда. Теперь прошу, вкуси наших яств!

Яств? Громов передернул плечами, надеясь, что под этим словом вовсе не подразумевается сердце некрещеного младенца… или что там еще такое поклонники сатаны употребляют в своих черных мессах?

Впрочем, никто ему ничего не поднес, лишь две надушенные фигуры — судя по росту — женские, взяв новичка под руки, повели его куда-то в глубь часовни, в каморку сторожа или священника.

Ожидавшая у дверей третья дама в глухом черном плаще и отливавшей серебром полумаске, сделав приглашающий жест, вошла в освещенную тремя восковыми свечами комнату первой… и тут же, сбросив плащ, обернулась, явив неофиту свое прекрасное нагое тело. Две другие женщины, затворив за собой дверь, сделали то же самое, после чего осторожно уложили Громова на широкое, застланное бархатным покрывалом ложе.

Та, что вошла первой, оказалась миниатюрной блондиночкой с осиной талией и маленькой грудью, серебряная полумаска ей очень шла, и кокетливо улыбающаяся дама, судя по всему, это прекрасно знала. Другие две женщины — в черной и фиолетовой масках — оказались похожи сложением — обе статные, стройные, и грудь у обеих — большая, упругая, такая, что…

Так вот о каких яствах шла речь! Андрей усмехнулся: собственно, он и раньше догадывался, почему в таких вот сектах всегда много женщин.

Блондинка занялась новичком первой, впрочем, ее подруги тоже не стояли столбами, покрывая поцелуями тела неожиданных любовников, предавшихся внезапно вспыхнувшей страсти. Дама… нет, девушка — судя по телу, она была весьма молода — уперлась руками в плечи Громова, изогнулась, и молодой человек крепко обхватил ее бедра, погладил по талии, по спине, а затем с жаром прижал к себе, ловя губами грудь… очень знакомую грудь, впрочем, об этом сеньор лейтенант сейчас не думал, все мысли его, выскочив из головы, нынче парили где-то далеко-далеко… там же, где и душа.