— Что? — оторвавшись от списка, хлопнул ресницами Громов.

— И это вторая… да, пожалуй, и главная, причина моего появления здесь. Вас хочет видеть одно лицо… которое может оказаться полезным.

— Что за лицо? — озаботился молодой человек. — Старый знакомый? Хм… интересно, кто. Вы говорите…

— Больше ничего не скажу, — губернатор сжал в кулаки ладони. — А от вас потребую… Да-да, потребую, проявить при этой встрече терпение и такт.

— Терпение и такт, — озадаченно протянул Громов. — Что-что, а уж это-то я вам обещаю, любезнейший сеньор! Так с кем я все-таки…

— Сами увидите сегодня вечером. Сейчас же — прощайте, встретимся на суде. Стража!

Тряхнув париком, барон позвонил в лежащий на столе колокольчик, и немедленно вошедшие стражники увели узника обратно в темницу.

Андрей был заинтригован! Кто, кто этот таинственный незнакомец, вдруг озаботившийся спасением несчастного лейтенанта и имевший для этого все необходимые связи — иначе б с чего о нем говорил сам губернатор? Кто ж это мог быть-то? Педро Кавальиш? Нет, не того полета птица, тем более — сам в опалу попал. Тогда кто? Ну не кузнец же и не Жоакин Перепелка! Может, тот самый незнакомец? Нет… тот, похоже, все-таки и есть искомый иезуит — дон Теодоро.

От всех этих рассуждений впору было башку сломать, и Громов, махнув на все рукою, завалился до вечера спать, провалившись в сон, как в спасительное убежище, быть может, последнее в жизни.

Его разбудил стражник, потряс за плечо:

— Идемте, сеньор. К вам пришли.

Быстро поднявшись, молодой человек пригладил, как уж смог, волосы и, поправив воротник, зашагал вслед за тюремщиками. И снова темный, освещаемый лишь горящими факелами стражников коридор, лязгающие решетки — эксклюзивная работа кузнеца Жауме Бальоса — узкая лестница — дюжина ступенек вверх, к оранжевому закатному солнцу!

— Сюда, налево теперь.

Понятно. Комната для свиданий.

И на скамье — какая-то дама в шляпке с черной вуалью! Именно она — и есть таинственный посетитель?

— Добрый день, — галантно поклонился Громов.

— Здравствуй, Андреас.

Женщина подняла вуаль, и молодой человек едва не вскрикнул от удивления!

Амалия! Баронесса де Камбрес-и-Розандо. Та самая, во многом благодаря которой он и оказался здесь. Что ей надобно, интересно знать?

Красивое «кукольное» личико юной дамы казалось еще более бледным, нежели всегда, под глазами пролегли глубокие синие тени, тонкие, красиво очерченные губы подрагивали, как если бы баронесса собиралась вот-вот заплакать. Странно, вообще-то Амалия была девушкой веселой и даже в меру циничной. Что ж она сейчас-то строила из себя несчастную?

— Я пришла попросить у тебя прошения, Андреас, — опустив густые ресницы, тихо промолвила баронесса. — Нет, нет, не надо, не перебивай! — Амалия вскинула голову. — Я понимаю, что причинила тебе несчастье, но, поверь, в смерти Бьянки моей вины нет! А то, что я закричала… я была зла на тебя, Андреас, очень зла, за то, что ты… О, что я такое говорю, боже!

Юная дама вскочила со скамьи и, упав бывшему любовнику на грудь, разрыдалась, словно какая-нибудь простолюдинка, не приученная сдерживать свои чувства.

— О, Андреас, простишь ли ты меня хоть когда-нибудь?

Молодой человек машинально погладил плачущую красавицу по плечу, подумав, что, в конце концов, Амалия в чем-то права — не так уж она и виновата. Несчастную Бьянку казнили бы все равно, и вряд ли бы он, Громов — даже неузнанный — сумел бы хоть что-нибудь сделать.