Я застал его врасплох. Он не хотел конфликта на вечеринке брата. Обернувшись на других гостей, он с натянутой улыбкой произнес:

— Билл, это просто недоразумение. Ни о чем не беспокойся.

Он повернулся к большому серебряному блюду с закусками, выбрал бутербродик и, не глядя на меня, добавил с полным ртом:

— Я тебе вот что скажу. Приходи в «Ренессанс» завтра к половине пятого, и мы решим вопрос.

Он откусил еще кусок и продолжил, с прилипшей к зубам едой:

— Серьезно, Билл. Всё будет хорошо. А сегодня выпей чего-нибудь, расслабься. Старый Новый год же!

Вот и поговорили. Его слова звучали так убедительно и мне так хотелось в них верить, что я еще немного побродил среди гостей и ушел с вечеринки в приподнятом расположении духа.

Когда я проснулся на следующее утро, было еще темно. Январское солнце не спешило показываться часов до десяти. Я пошел на работу. Ко времени встречи с Борисом за окном опять стемнело. Ровно в четыре тридцать я вошел в банк «Ренессанс Капитал», располагавшийся в современном административном здании со стеклянным фасадом неподалеку от Белого дома — Дома Правительства Российской Федерации. Меня без церемоний отвели в переговорную комнату без окон, не предложив никаких угощений или напитков. Я сидел и ждал.

И ждал.

И ждал.

Через полчаса меня начали одолевать подозрения. Я вдруг почувствовал себя, как рыба в аквариуме, и стал оглядываться в поисках скрытых камер. Никаких камер видно не было, но я начал думать, что Борис обманул меня. Ничего хорошего это не сулило.

Я уже собирался уходить, как дверь наконец распахнулась, но вошел не Борис, а Леонид Рожецкин — тридцатиоднолетний юрист, эмигрировавший из Советского Союза и получивший образование в престижном американском университете из Лиги плюща. Я видел его до этого несколько раз (спустя десять лет после описываемых событий Рожецкина в ходе конфликта с некими деловыми партнерами убили в Юрмале).

Леонид, явно насмотревшись фильма «Уолл-стрит», ходил в красных подтяжках поверх индпошивной рубашки с монограммой и воротничком на пуговичках, да и стрижкой напоминал Гордона Гекко, персонажа Майкла Дугласа. Он выдвинул стул из-под стола, сел, заложив ногу на ногу, и сплел пальцы рук, обхватив колено.

— Сожалею, но Борис не смог прийти на встречу, — произнес он по-английски с легким акцентом. — Он занят.

— Я тоже.

— Ну, разумеется. Что привело вас сюда сегодня?

— Вам это известно, Леонид. Я здесь, чтобы поговорить о «Сиданко».

— Да. И что?

— Если акции будут размыты, то потери фонда, моих инвесторов, в том числе Эдмонда Сафры, — с нажимом произнес я, — составят восемьдесят семь миллионов долларов.

— Да, это нам известно. В этом весь план, Билл.

— Что?

— Таков был план, — невозмутимо повторил он.

— То есть вы специально пытаетесь нас размыть?

— Ага, — подмигнул он.

— Но как же это возможно? Это ведь незаконно!

— Мы в России. — Он слегка отклонился назад. — Думаете, нас беспокоят такие мелочи?

Я подумал о своих клиентах. Об Эдмонде. В это было трудно поверить. Я тяжело откинулся на спинку стула.

— Леонид, вы можете пытаться объегорить меня, но среди моих инвесторов — известнейшие люди Уолл-стрит. Камень упадет здесь, но круги разойдутся повсюду!

— Билл, нас это не волнует.

Мы оба молчали, пока я осмысливал услышанное. Затем он взглянул на часы и встал:

— Если это всё, мне пора.

Я был просто потрясен.