– Совсем не трудно. Майк, что ты находил в этом?

– Что значит – в этом?

– Яснее выразиться не могу.

Майк отпил глоток виски и поставил стакан.

– Обри мне нравилась. Я понимал ее неприятное положение. Она была милой, с хорошим чувством юмора, и все окружающие помыкали ею, начиная с родителей. Обри не видела их три года. Я чувствовал себя ее... защитником. Человеком, который может наставить ее на новый путь. Вот что я находил в этом, Мерси, я чувствовал себя добрым. Я не хотел от нее никакой платы. Я ничего для себя не искал. Только дарил ей вежливое отношение и уважение. Просто самую обычную любезность. Благодаря этому чувствовал себя... добрым. И нужным. Думаю, Обри нуждалась во мне.

– Она была влюблена в тебя?

Майк посмотрел на огонь в камине, в окно, потом опустил голову.

– Думаю, у нее зарождалось подобное чувство. Я понял это, когда увидел, как она старалась приготовить ужин. Раньше не понимал.

– Был ты влюблен в нее?

– Нет. Неужели ты не слышала, что я говорил?

– Не слышала, что ты не любил ее.

– Не играй со мной словами. У тебя это получается лучше, и пользоваться этим нечестно.

– Я спросила, был ли ты в нее влюблен.

– А я ответил – нет. Что тут непонятного?

Мерси почувствовала, как его гнев берет верх над ее гневом, уничтожает его, словно встречный огонь. И несколько секунд молчала, надеясь, что Майк остынет. Но по цвету его лица и нервозному взгляду поняла, что этого не происходит.

– Я влюблен в тебя, – сказал он.

Мерси никогда не слышала, чтобы эти слова произносились с такой злобой.

– О Господи, Майк! – промолвила она.

Мерси встала и подошла к камину, ощутив тепло. Старые половицы скрипели под ее ботинками. Порыв ветра засвистел в дубах, зашелестел пленкой на поленнице. Она пошла к кобуре, столику с телефоном, окну, выходящему на юг.

Никогда еще чувство и долг не смешивались у Мерси воедино, не тянули в разные стороны. С Хессом у нее не возникало разлада, бывали только разногласия. Тепло от камина и гнев Майка вызвали у Мерси боязнь замкнутого пространства и слабость. Пустота внутри сменилась сухим жаром.

Неужели она просто невероятно эгоистичная стерва, приносящая своим мужчинам либо смерть, либо страдание?

– Во многом причиной этому ты, – заявил Майк.

– Объясни, пожалуйста.

– Ты никогда... никогда не предлагаешь мне ничего.

Мерси посмотрела на Майка. Он говорил, держа стакан у рта.

– Не прикасаешься. Не целуешь. Не болтаешь. Не планируешь. Не мечтаешь. Не позволяешь мне чувствовать себя необходимым или хотя бы присутствующим. Не делаешь ничего.

– Да, это правда.

– И так что же мне остается делать?

– Влюбиться в другую женщину.

– Я же сказал тебе, что не был влюблен в нее! Не понимаешь?

Мерси наконец поняла. На это потребовалось несколько минут. Майк был прав. Он говорил правду. По крайней мере часть правды.

– Ты влюблялся в нее. И не знал, что делать, боялся того, к чему это может привести.

Майк повернулся к ней, теперь в его лице было что-то умоляющее, по-детски пылкое. И, пошатываясь, встал.

– Я ни разу не прикасался к ней с такой мыслью. Я пожимал ей руку. В тот вечер, уходя, обнял за плечи, но...

Мерси показалось, что ее сердце бросили с грузом за борт судна. Она подошла и взглянула на него:

– Но что, Майк? Ты никогда, никогда.