– Где он живет?

– Обри не говорила.

– Прихожанин этой церкви?

– Скорее всего.

Мерси задумалась.

– Была она влюблена в него?

– Думаю, да.

– Опасалась за свою жизнь?

– Нет. Она не считала, будто находится в какой-то смертельной опасности.

– Какой вы поставили ей диагноз?

Боттс снова откашлялся.

– Депрессия.

– И что ей прописали?

– Ничего. Мы разговаривали о лекарственной терапии, ее плюсах и минусах. Обри решила не проходить этот курс.

– Решение было правильным?

– Полагаю, да. После первого часа нашей беседы я сказал ей, что у нее очень глубокие, не находящие выхода чувства к отцу. Она рассмеялась очевидности этого. Я – нет. Подробности той истории рассказывать вам не стану. Лишь добавлю, что для таких чувств были серьезные причины. Ни психозом, ни галлюцинациями Обри явно не страдала. Я обнаружил у нее склонность к мании величия и, возможно, к паранойе, склонность к депрессии. Она была расположена к самобичеванию, самоосуждению. Мне было ясно, что широкие сферы ее чувств остались невыраженными и неизученными, особенно гнев. Обри подавляла некоторые эмоции для самозащиты. Но по-моему, для своего возраста она была проницательной, самоуглубленной, психически здоровой. Я не считал, что ей нужны медикаменты. Ей была нужна медитация. Время, чтобы разобраться кое в чем. И новая работа, предпочтительно в другой части мира. Где угодно, только не здесь и не в Орегоне, где Обри росла. В Портленде.

Мерси записала: «Для Боттса Орегон, для Майка Айова».

– Доктор, какой она была? Если без научной терминологии?

Боттс улыбнулся:

– Непочтительной, настороженной, временами язвительной, склонной к самоуничижению, самоосуждению. Легко переходила от веселости к суровости. Кое к чему относилась с особой нежностью. К лошадям – хотя ездила верхом всего несколько раз. К хорошим мужчинам – хотя не встречала таких до этого нового знакомого. Мне было ясно, что Обри много думает о некоем идеальном мире, из которого чувствовала себя изгнанной. Сдерживала наиболее гнетущие, отрицательные чувства к мужчинам и к себе.

– А как Обри к себе относилась?

Боттс вздохнул:

– Главным образом ненавидела себя, сержант. Временами жалела.

Мерси задумалась о том, что жизненный путь может несколько искривиться, а потом кривизна заставляет тебя двигаться по кругу, как вывернутый руль машины. Беда в том, что двигаться приходится быстро, можно потерять управление и врезаться в грузовик. Грузовик с глушителем.

– Говорила она когда-нибудь о своем боссе?

– Нет, ни разу.

– О Горене Моладане?

– Нет.

– Насколько мне известно, клиенты у нее были не только направленные из конторы. В неблагоприятных обстоятельствах это может стать роковым.

– Похоже, сейчас все может стать роковым. Езда по скоростному шоссе, открывание двери на стук.

Мерси зачастую воспринимала подобные слова как профессиональное оскорбление, но эти пропустила мимо ушей.

– Доктор Боттс, Обри сама оплачивала ваши консультации?

– Да.

– И последний вопрос, доктор. За то время, когда вы общались с ней, на скольких мужчин она возлагала надежды, как на этого знакомого из церкви?

Боттс медленно, печально покачал головой:

– Только на него.

* * *

Ланс Спартас, помощник пастора ньюпортской маранатской церкви, настоял на встрече с Мерси вне храма.