Пурайль, сняв пиджак, сидя на потрескавшемся известняке своего порога, разговаривал с каменщиком Пира и плотником Ванерессом, в то время как Викторина и Фифина напряженно всматривались в даль: обе страшились прихода толпы и обе боялись, что Генеральная Федерация Труда конфискует их сбережения, замуравленные в одной из стен. Их жалкие души не переваривали речей Исидора. Фифина, кроме того, боялась насильников…

С ранней зари Эмиль разгуливал взад и вперед; по временам он принимался вопить, возвещая, в зависимости от прыжков своего настроения, то всеобщее благополучие, то беспощадную резню.

— Дело пошло не на шутку, — говорил Исидор маленькому Пира, — в то время как я говорю с вами, предместья приготовляются итти на Биржу Труда. Всё начнется с площади Революции. Что касается меня, то я отправляюсь туда, как только пробьет девять часов. Клемансо, должно быть, уже упаковывает свои чемоданы.

Ему уже казалось, что министры охвачены паникой, что солдаты братаются с народом.

В это время появились механик Гулар, Бардуфль и Томат.

Гуляр был в каштанового цвета костюме, великолепно на нем сидевшем; галстук огуречно-зеленого цвета был заколот буланкой красного карбункула, борода благоухала гелиотропом, а руки, необыкновенно тщательно вымытые, давали возможность любоваться только что подрезанными и подпиленными ногтями. Механик с достоинством принимал восхищенные взгляды кумушек; он ими крайне гордился; и добродетель его от этого нисколько не страдала, так как, имея возможность завести целый гарем, он хранил свои любовные идеи и свои силы только для одной Амели.

Подобно другим, он ждал революции, твердо решившись не портить своего костюма в драке; однако, в случае если бы его вмешательство стало необходимым, он решил надеть холщевые штаны и грязную блузу. Все же он не предвидел серьезных столкновений; Конфедерация Труда подготовила войско, так что едва ли солдаты решатся стрелять в толпу. Подле него с выражением полного и блаженного доверия на лице, переминаясь на своих кривых ногах, Томат слушал Исидора:

— И в котором часу, по твоему мнению, начнется "кадриль"? — спросил он, когда кривоногий об'явил, что центральный телеграф приготовился рассылать по всей Франции революционные приказы.

— О точном часе следует спросить гражданина Ружмона, который знает его от Гриффюля. Во всяком случае, он тебе этого не скажет. Известно только, что всё произойдет после обеда.

Таково было мнение Гулара. Он уверял, что революция до семи часов захватит министерства, займет казармы и заставит работать телеграф. Бардуфль не придавал никакого значения словам Пурайля, но, так как Франсуа вчера обратился к рабочим с призывом к их мужеству, то он ожидал возможных неожиданностей.

Между тем, остальные товарищи, движимые таким же любопытством, собирались у Пурайля. Хотя они и прозвали Исидора брехуном, тем не менее, они поддавались гипнозу его уверений. Пришел и Кастень в компании с Тармушем-"желтым". Слушая разглагольствования собравшихся, Кастень не мог удержаться:

— Чепуха… В казармах собрано около сорока тысяч людей…

— Они поднимут ружья прикладами вверх, — заверил Исидор.

— Как бы не так, — возразил Тармуш, — есть хорошее войско, с хорошим командным составом. Впрочем, всякий рассчитывает на соседа. Все кончится просто свалкой да массовыми арестами. Хочешь, побьемся об заклад. Ставлю десять франков против двадцати су.

Эти слова внесли некоторое охлаждение. Затем, Исидор, мигая левым глазом, насмешливо и уверенно сказал:

— Ты играешь опасную игру, старый хрыч.